Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
«Характер переработки, в особенности дополнительно введенная в текст вторая строфа, указывает на то, что эта редакция возникла не ранее конца 1840-х годов. Именно в это время наблюдается в творчестве Тютчева усиленное внимание к передаче непосредственных впечатлений от картин и явлений природы», – пишет К. В. Пигарев в своей монографии о поэте. И стихи Тютчева, в которых описываются картины природы, встречающиеся поэту по дороге из Москвы в Овстуг и обратно, подтверждает, например, яркое стихотворение «Неохотно и несмело…». Оно было написано 6 июня 1849 года, как раз тогда, когда Тютчев вновь приехал в Овстуг.
Через неделю после приезда в усадьбу Федор Иванович, обходя знакомые места, узнавая сад, старые липы, росшие еще в его далеком детстве, написал другие, ставшие потом хрестоматийными строки:
Итак, опять увиделся я с вами:
Места немилые, хоть и родные…
Правда, здесь слово «немилые» заставляет сомневаться в подлинных чувствах поэта к Овстугу. Но, к счастью, сохранилась в черновом варианте и другая строчка стихотворения, в которой слово «немилые» заменено Федором Ивановичем на «печальные».
И с тех пор в редкие приезды в имение поэт буквально одаривает нас прекрасными стихотворениями о родине, создав целый овстугский цикл картин природы. Одним из главных в нем стало стихотворение «Чародейкою Зимою…». И хотя в тот приезд все вокруг было засыпано пушистым снегом, стояла чуткая тишина и не было за окном привычного для Тютчева шума предновогоднего, праздничного Петербурга, ни тени уныния не слышится в голосе поэта, встретившего приход 1853 года в родном доме Овстуга.
Даже в ненастное время осени, несмотря на хлябь размытых брянских дорог, неудобство на постоялых дворах, грязь, клопов и мух, душа Федора Ивановича оттаивает при виде родных мест. Возникает потребность в карандаше и бумаге, чтобы высказать поэтическими строками переполнявшие душу чувства. Так случилось и 22 августа 1857 года, когда поэт вместе с дочерью Дарьей направлялся из Овстуга в Москву. Дорога утомляла, отец и дочь дремали. И вдруг он берет из ее рук листок с перечнем почтовых станций и дорожных расходов и на его обратной стороне начинает что-то записывать. Дарья все поняла и, видя, как рука отца нетерпеливо дрожит, а подскакивающая на ухабах коляска не дает писать, берет у него карандаш и бумагу и сама под диктовку записывает очередное чудное стихотворение, известное нам теперь по первой строчке «Есть в осени первоначальной…».
