— Расскажи про суженного.
Иринья посмотрела на Макарина насмешливо.
— А что рассказывать? Что тебя интересует, дьяк? Какой длины у него мужской уд? Или сколько раз за ночь он меня покрывал? Интересует?
Она дерзко смотрела на него, и Макарин как обычно в разговорах с распутными девками, почувствовал возбуждение. Ее пухлогубое лицо с высокими скулами вполне можно было назвать красивым. Если отмыть, конечно. И нарумянить.
— Ты знаешь про своего суженного только это? Больше ничего не знаешь?
Иринья хмыкнула, отводя взгляд.
— Понимаю на что намекаешь. Да, он немец. Нарушил закон, явился на запретные земли. Если он попадет тебе в руки, ты его отправишь на дыбу, а потом казнишь. Зачем мне о нем тебе что-то рассказывать?
— Затем, что ты единственная, кто спасся с каравана. И мне нужна любая зацепка, чтобы найти твоего отца и остальных. Хоэр это одна из главных зацепок. Шубин говорит, что ты умная. Раз умная, значит должна понимать.
Макарин любил этот прием в разговорах и часто им пользовался. Лесть некоторым быстрее развязывала языки, чем угрозы. Иринья не подала виду, но щеки у нее заметно покраснели.
— Шубин навряд ли считает меня умной. Я ж с немцем спуталась. А не с ним. Простая поморская баба, которая выбирает сильного, а не слабого. Богатого, а не бедного.
— Шубин слабый и бедный?
— Шубин добрый. А добрым сейчас в мире не место. Доброта сейчас это слабость и бедность. Не мне, московит, тебе об этом рассказывать. Сам должен понимать. Шубин года четыре вокруг меня ходит, с тех пор как случайно на озере увидел. Четыре года ходит, смотрит, подарки дарит, ласково разговаривает. А Хоэр меня встретил впервые прошлым летом и той же ночью взял. И я не сопротивлялась. Хоэр сильный, смелый. Он берет, что хочет и всего чего хочет добивается. Бабы таких любят. Хотя после и плачут. Снова любят. И снова плачут. Видишь, не такая я и умная. Простая баба.
— Расскажи о Хоэре. Кто он, откуда, что здесь делал?
Иринья пожала плечами.
— Немец. Вроде с самого дальнего закатного края неметчины. Старики наши холмогорские таких немцев галанцами величают. Их немцев-то много, все разные, знаешь небось. Отец его с Индиями торговал, богатый, говорит, очень. Дом каменный, да не один. А у Хоэра с торговлей не задалось. Не его это, разговаривать и деньги считать. Что ему нужно, он и так возьмет, бесплатно. Вот он и пошел туда, где ему по сердцу. Сперва у себя на неметчине воевал. Потом к ляхам подался, с турками да татарами. Потом его наши казаки в полон взяли, так и прижился. Сперва у них. Потом долго по рязанщине хаживал, пока к каким-то купцам тобольским в охрану не нанялся. Так и сюда попал. А что здесь делал — так все то же, что и все. Охотой промышлял, караваны охранял. Лет двадцать, говорит, на родной неметчине уж не был и ни с одним немцем не разговаривал. Правда это или нет, не знаю, сам решай. А ежели ты намекаешь на то, может ли он продать немцам путь в заповедную Мангазею, если до них доберется, то — может. Он все может.
