— Это не твоего ума дело!
— Не справится! Он не видит дальше конца своего члена!
— Не смей! Не смей! — шагаю к нему, повышая голос. Охрана настораживается, но я останавливаюсь и без их вмешательства. Всем телом упираюсь в невидимую стену прошлого. Она удерживает меня от того, чтобы не разбиться о нежеланное мужское тело. Вдребезги.
Он резко поднимается на ноги. Его ничто не сдерживает, ни в словах, ни в действиях. А я словно в путах, в шоке. Я так близко к прошлому, что не могу дышать. Ужас застилает зрение, всё вокруг плывёт, сознание ускользает. Это гипноз, не иначе.
Глядя мне в глаза, мужчина протягивает руки и застёгивает мою ширинку. Вслепую возится с пуговицей, и прикосновение тёплых пальцев к коже заставляет поджать живот.
Одёрнув перед моего свитера, он достаёт носовой платок. Отутюженный, только вышитых инициалов не хватает. Не разрывая взгляда, берёт меня за руку и вытирает мои уже сухие пальцы. Сжимает слишком сильно, трёт, словно пытается содрать кожу, коснувшуюся чужого члена. Потом, брезгливо поджав губы, запихивает край платка в карман моих джинсов. Ткань колышется на ветру белым флагом поражения.
Он обо всём знает, словно видел нас с Талем собственными глазами.
— Похотливый сосунок тебе не поможет, — выдаёт вердикт. — Таким, как он, срывает крышу от любой недоступной бабы, и они гоняются следом, пока не получат своё. Он никто, тряпка, пустое место. Я надеялся, что ты образумилась, но очевидно, нет. Когда наиграешься, звони!
Он достаёт из кармана визитку и разглядывает меня, ищет подходящее для неё место. Находит. Указательным пальцем поддевает верх джинсов вместе с трусиками и засовывает визитку внутрь. Картонные углы покалывают кожу там, где всё сухо и мертво.
Он уходит.
И тогда я просыпаюсь от гипноза и рвусь вслед за ним. Он не спешит, но я всё равно не успеваю. Поскальзываюсь в грязи, почти падаю. Мир идёт волнами, будто мы с ним существуем в разных реальностях. Я двигаюсь в замедленной съёмке, и в каждом кадре — безуспешный рывок к обидчику, чтобы растерзать, растрясти, наказать за гадкие слова и поступки.
Он не верит, что я выживу. Не верит, что я смогу.
Он презирает мою боль, мою жизнь. Ломает меня каждой встречей. Отпускает меня, потом находит и ломает снова.
Он знает, что я бегу за ним, но не оборачивается. Не боится удара в спину. Садясь в машину, бросает: — Одумаешься, сообщи! — и даёт отмашку шофёру.
Я слежу за удаляющейся машиной, потом кидаю визитку в грязь, втаптываю её, втираю до чёрной массы.
