В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями] | страница 70
Почему пулемет не работает?
«А-а-а-а-а-а!»
Что-то валится на меня. Я отскакиваю, с размаху ударяю гранатой. Больше у меня ничего нет в руках. Что-то грузное оседает на дно траншеи. Бросаю еще четыре гранаты. Это последние — больше нет. Где автомат, чорт возьми?
Хочу выдернуть из кобуры пистолет, — ремешок зацепился. Никак не вылезает. Чорт!
И вдруг… тишина!
У ног моих кто-то в серой шинели. Уткнулся лицом в угол траншеи. Перед окопом — никого. Неужели отбили?
Я бегу по траншее назад. Бойцы щелкают затворами. Петров у пулемета.
— Все в порядке, товарищ лейтенант. Работает!
Голубые глаза смеются весело, по-детски.
— Видали, как отсекли? Сразу побежали…
Повернувшись к пулемету, дает очередь. Шейка его трясется. Какая она тоненькая! И глубокая впадина сзади, и воротник широкий…
Таким вот, вероятно, совсем недавно еще стоял он у доски и моргал добрыми голубыми глазами, не зная, что ответить учителю.
— А почему тот не работает? Он, по-моему, к вам тоже имеет какое-то отношение.
Голубые глаза смущенно опускаются вниз.
— Я сейчас пойду узнаю, товарищ лейтенант…
Опершись о ствол пулемета, он подымается. Руки у него тоже тоненькие, детские, с веснушками.
— Мне кажется…
Глаза его вдруг останавливаются, точно он увидел что-то необычайно интересное, и весь он медленно, как-то боком, садится на дно.
Мы даже не слышали выстрела. Пуля попала прямо в лоб, между бровями.
Его оттаскивают. Беспомощно подпрыгивают по земле ноги — тоненькие, в широких, болтающихся сапогах. На пулемете уже другой. Шея у него толстая и красная. Командиром роты назначаю политрука. Иду к белой будке.
Немцы молчат. Повидимому, готовятся к следующей атаке.
По траншее волокут убитых. Они мешают сейчас живым. Их складывают в боковую щель. Двое бойцов, согнувшись, несут кого-то. Я сторонюсь. Белые, гладкие руки с загорелыми, точно перчатки, кистями волочатся по земле. Лица не видно. Оно в крови. Голова мотается. На макушке белый кружок от пилотки. Узнаю бронебойщика с усиками. Тоже кладут в щель на кого-то в замазанных кровью штанах с выглядывающей из-за обмотки алюминиевой ложкой.
Не успеваю дойти до белой будки. Немцы опять атакуют. Отбиваем… Потом — снова…
Так длится до обеда. Двадцать-тридцать минут отдыха — перекур, набивка патронов, кусок хлеба за щеку — и опять серые фигуры, крик, трескотня, неразбериха…
Один раз «хейнкели» высоко, из поднебесья, — мы даже их не замечаем, — бомбят нас. Но бомбы падают на немцев. Бойцы смеются.