В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями] | страница 63

Комбат снова скрывается. Слышно, как кого-то ругает. Возвращается.

— Ну, ладно… все это чепуха. На ту сторону как-нибудь переберемся. Важно, как там…

Выясняется, что полк получил приказ к двум ноль ноль закончить переправу, а к четырем ноль ноль сменить почти не существующую уже дивизию в районе Метиз — Мамаев курган. Сейчас уже час, а ни один батальон еще не переправился. На той стороне только саперы, разведчики и опергруппа штаба. Командир полка и начальник штаба тоже, кажется, там. Главное, надо всю артиллерию — сорока пяти и семидесяти шести, приданную батальону, — к рассвету перетащить на передовую, на прямую наводку.

— Хорошо, — говорю я, — дашь мне две роты и пэтээровцев, а сам с одной ротой занимайся артиллерией. У тебя по скольку человек в роте?

— Человек по сто.

— Роскошно. Значит, договорились. Мне только точно место назначения дай.

— Да вот этот треугольник чортов на карте. Откровенно говоря, я думаю, что там никого уже нет. В той дивизии человек сто, не больше. Две недели на том берегу уже дерутся…

И, шумно сплюнув, опять убегает с кем-то ругаться. Голос у него такой, что, вероятно, на той стороне слышно.

Приходит катер. Он маленький, низенький, точно нарочно спрятавшийся в воду, чтоб не было видно. На буксире разлапистая, неуклюжая баржа с длинным торчащим рулем.

Катер долго не может пристать — пятится, фырчит, брызгается винтом. Наконец сбрасывает сходни. Длинной, осторожной цепочкой спускаются раненые. Их много. Сперва «ходячие», потом — на носилках. Их уносят куда-то в кусты. Слышны гудки машин.

Потом грузят ящики. Закатывают пушки. Топчутся лошади по сходням. Одна проваливается, ее вытаскивают из воды и опять ведут. Все идет против ожидания спокойно и организованно.

Мы отчаливаем, когда уже начинает светать. Сплошная, неопределенная масса чего-то за нашей спиной превращается в легкое кружево осинника. Стоим, вплотную прижавшись друг к другу. Кто-то дышит мне прямо в лицо чесноком. Глухо стучит где-то под ногами машина. Кто-то грызет семечки, шумно сплевывая. Валега, облокотившись на шинель, перекинутую через борт, смотрит на горящий город.

— Большой он все-таки, — говорит кто-то за моей спиной, — как Москва.

— Не большой, а длинный, — поправляет чей-то мальчишеский голос, — пятьдесят километров в длину. Я был до войны.

— Пятьдесят?

— Тютелька в тютельку, от Сарепты до Тракторного.

— Ого!

— Что ого?

— Войск много надо, чтобы удержать. Дивизий десять, а то и пятнадцать.