Дева с подножия легкого грезой сошла;
Алые губы раскрылися, грудь всколыхнулась волнистая,
И, что струя серебристая,
Тихая речь потекла:
«Вестницей воли богов предстаю я теперь пред тобою. Жизнь на земле — сотворенному смертной рукою, Творческой силе — бессмертье у нас в небесах!»
...И перед нею, своей воплощенною свыше идеею,
Перед своей Галатеею,
Пигмалион пал во прах.
Овидий
ФИЛЕМОН И БАВКИДА
(Из «Метаморфоз»)
...Велико всемогущество неба, пределов
Нет ему: что захотят небожители, то и свершится.
Чтобы сомненья прошли, расскажу: дуб с липою рядом Есть на фригийских холмах, обнесенные скромной стеною. Сам те места я видал: на равнины Пелоповы послан Был я Питфеем, туда, где отец его ранее правил.
Есть там болото вблизи — обитаемый прежде участок;
Ныне — желанный приют для нырка да для куры болотной. В смертном обличье туда раз Юпитер пришел, при отце же Крылья сложивший свои жезлоносец, Атлантов потомок. Сотни домов обошли, о приюте прося и покое.
Сотни домов ворота призакрыли, единственный принял; Малый, однако же, дом, тростником и соломою крытый. Благочестивая в нем Бавкида жила с Филемоном,
Два старика: тут они сочетались в юности браком,
В хижине той же вдвоем и состарились. Легкою стала Бедность смиренная им, и сносили ее безмятежно.
Было б напрасно искать в доме том господ и прислугу, Все здесь хозяйство — в двоих; все сами: прикажут —
исполнят.
Так, коснулись едва небожители скромных Пенатов,
Только, погнувши главы, ступили под низкие двери,
Старец подставил скамью, отдохнуть предлагая пришельцам. Грубую ткань на нее поспешила накинуть Бавкида.
Теплую тотчас золу в очаге отгребла и вчерашний Вновь оживила огонь, листвы ему с сохлой корою В пищу дала и вздувать его старческим стала дыханьем. Связки из прутьев она и сухие сучки собирает С кровли, ломает в куски,— котелочек поставила медный. Вот с овощей, что супруг в орошенном собрал огороде, Листья счищает нржом; старик же двузубою вилой Спину свиньи достает, что, на балке вися, закоптилась. Долго хранилася там,— от нее отрезает кусочек Тонкий; отрезав, его в закипевшей воде размягчает.
Длинное время меж тем коротают они в разговорах,— Времени и не видать. Находилась кленовая шайка В хижине их, на гвозде за кривую повешена ручку.
Теплой водой наполняют ее; утомленные ноги
Греются в ней. Посредине — кровать, у нее ивяные Рама и ножки, на ней — камышовое мягкое ложе.
Тканью покрыли его, которую разве лишь в праздник Им приводилось стелить, но была и стара и потерта Ткань,— не могла бы она ивяной погнушаться кроватью. И возлегли божества. Подоткнувшись, дрожащая, ставит Столик старуха, но он покороче на третью был ногу. Выровнял их черепок. Лишь быть перестал он покатым, Доску прямую его они свежею мятой натерли.
