Вопрос «почему» — это химический реактив, выявляющий здоровье или гнилостность политической системы. Вопрос «почему», поставленный перед народом, означает для социальном системы либо новый подъем сил, либо смерть.
Когда фашистские армии вторглись вглубь России, и позже, когда они угрожали Москве, Сталин, в связи с опасностью, угрожавшей народам Советского Союза, энергичнейшим образом поставил вопрос «почему». И он не только поставил этот вопрос, но и ответил на него языком, понятным сотням миллионов. И его ответ на вопрос «почему» стал основным средством дли мобилизации сил, для нового патриотического промышленного, сельскохозяйственного и военного подъема советского народа. Этот ответ вызвал к невиданной активности многие миллионы, вызвал энтузиазм масс на фронте и в тылу. Благодаря открытому и гениальноверному решению вопроса «почему» Сталин стал организатором победы.
В момент опасности — это единственно возможный путь для претворения сил большого и культурного народа в плодотворную и спасительную деятельность. Для фашистского режима подобный путь, как видим, невозможен. Ибо только любимое или, по крайнем мере, уважаемое и признаваемое народом правительство может в такой форме поставить вопрос «почему» как исходный пункт пробуждения народных сил. Для фашистского режима сохраняет свою силу старая прусская формула об «ограниченном разуме подданных», потому что, если фашисты рискнут открыть какой-либо клапан, — это может привести к катастрофическому взрыву недовольства, разочарования и раздражения, накоплявшегося годами.
Этот общий контраст, естественно, объясняется социальной сущностью демократии и автократии, каким бы разным ни стало их социальное содержание в ходе исторического развития. Решающим моментом является, несомненно, внутреннее единство широчайших народных масс и демократической системы управления, общее чувство, что эта политическая система является частью их собственной жизни, в то время как в любой автократии государство противопоставляется массам как чуждая сила и окружается религиозным и мифическим ореолом.
Отсюда неизбежно следует, что при той и при другой системе тяжелое военное положение, кризис национального существования, оказывает противоположное влияние на настроение масс. При нормальном положении вещей в буржуазных демократиях существующая правительственная система воспринимается как нечто привычное, но под влиянием тяжелых ударов судьбы в массах возникает осознанная преданность, любовь и готовность к жертвам. При абсолютизме же критическое положение, наоборот, расшатывает религиозный или мифический авторитет власти. Отсюда вытекает необходимость «политики престижа», особенно роковой в опасные моменты.
