— Ну хотя бы материальные. Ведь на протяжении многих лет он растил тебя, кормил, воспитывал, приносил деньги в семью.
— Все, что приносил, он за последний год пропил!
Она пожала плечами.
— И все-таки бросать человека в трудную минуту, это, извини меня, непорядочно, чтобы не сказать хуже.
— А ты, мама, случаем, не «толстовка»?
Мать улыбнулась. Видимо, необычная форма слова «толстовец» показалась ей смешной.
— Вы, наверное, по литературе сейчас «Войну и мир» изучаете?
— Прошли уже.
— Оно и видно. Нет, сынок, не «толстовка».
— А откуда же у тебя это всепрощение?
— Нет, я далеко не все прощаю, и ты это отлично знаешь. А потом, не уметь ничего прощать — это, пожалуй, нисколько не лучше, если не хуже, чем все прощать.
— Это все общие слова, а мы с тобой о конкретном случае говорим.
— И я о конкретном. Простить его я, конечно, не прощаю, но и быть равнодушной к его судьбе не могу.
— Да о нем не только бы заботиться — выгнать его и забыть навсегда!
Мать грустно улыбнулась и покачала головой.
— Узнаю современную молодежь.
— В смысле?
— В том смысле, что по отношению к другим, особенно к старшим, вы всегда готовы судить беспощадно, категорически и безапелляционно. А если дело касается вас самих, сейчас же яростный прокурор превращается в не менее яростного защитника.
— Это в чем же?
— В чем? Да во всем. Даже вот в этом случае. Ты готов осуждать отца за пьянство, но почему с таким же гневом не обрушиваешься на своих сверстников и даже сверстниц, которые распивают бутылку перед танцами в клубе, в парке или на школьном вечере?
Толик вспомнил выпитый с Серегой стакан вина и покраснел. Ему показалось, что мать знает об этом.
— Но это же совершенно полярные вещи!
— Полярные? Нет, милый, это просто разные этапы одного и того же пути. Уж поверь мне, как врачу. Начинается с бутылки, распитой, прости меня, в туалете, а кончается хроническим алкоголизмом и психиатрическими лечебницами.
В прихожей зазвенел звонок. Мать насторожилась:
— Кто бы это мог быть?
— Сиди, ма-а, я открою, — поднялся Толик. Он вышел в прихожую и открыл дверь. На площадке стоял мужчина. Толик немного знал его — он жил в их же доме, в соседнем подъезде.
— Нина Петровна дома? — несмело спросил мужчина, и по этой несмелости Толик понял, что ничего опасного матери не угрожает.
— Мама, тебя! — крикнул он и посторонился, пропуская мужчину в прихожую.
