Приусадебный парк, как и многие вещи в поместье Винеску, носил отпечаток новизны и какой-то недоделанности, будто хозяин брался облагораживать то одно, то другое, но вскоре ему это надоедало и он брался за новый проект. Прогулочные дорожки был выровнены, но камни, которыми хозяин, видимо, хотел их выложить, неопрятными кучами громоздились по ее бокам. Молодые деревца явно переросли свои подпорки, но никто не спешил убирать их. Одинокий садовник с грязно-соломенными космами рассеянно ковырял лопатой корни выкорчеванного пня большого дуба.
Любопытно, сгнило ли дерево или его вид был недостаточно живописен?
– Юстас, что ты думаешь об Эрихе? – внезапно остановившись, спросил герцог.
Андерсен удивился неудобной прямоте вопроса, но еще больше его поразила тонкая папироса, которую патрон извлек из серебряного футляра и теперь крутил в руках. В отличие от многих высокопоставленных людей, герр Спегельраф ограничивал свое пристрастие к табаку, не желая портить цвет зубов и пальцев. Только сильные потрясения или сомнения заставляли его обратиться к этому успокоительному.
Герцог не требовал немедленного ответа, и Юстас дал себе пару минут на раздумья. Этого времени Фердинанду хватило, чтобы согнуть бумажную тубу должным образом, поджечь кончик папиросы от старинной бензиновой зажигалки в форме собачьей головы и сделать несколько вдумчивых затяжек.
Кроме садовника, вокруг не было ни души. Андерсен рассудил, что на прямой вопрос следует отвечать так же прямо.
– Чересчур актерствует. И явно пытается вами манипулировать. Мне неизвестны его истинные мотивы, но…
– В точности как раньше, – вдруг перебил его герцог. – «Нанду, Нанду»! Как он смеет? Я тысячу раз проклял день, когда поступил к нему на службу. – Он бросил недокуренную папиросу под ноги и растер ее каблуком в лохмотья. – Тридцати лет не хватило ему, чтобы обуздать высокомерие. В свои двадцать я был в меньшей степени «мальчиком», чем этот увалень сейчас! Но нет, он будет корчить рожи и ломать комедию, делать вид, будто ведет тонкую игру. А потом он возьмет десертную вилку и примется колоть ею старые рубцы! Да как он смеет!..
С клекотом сорвалась с ветки и полетела прочь серая птица. Фердинанд был бледен и дышал тяжело.
– Но самое отвратительное, – продолжил герцог после краткого молчания, – что он в точности знает географию моих рубцов. И он… Он прав.
– В чем прав, ваша светлость? – уточнил все еще ошеломленный его вспышкой Юстас.
