— Я не знаю, — всхлипнула я, вытирая глаза.
— Почему ты плачешь?
— Я не знаю! — на меня напала икота, прерывая мои неожиданные слезы, сменяя их неловким смехом.
Рука Шона прижала меня ближе, притягивая мой затылок. Он дрожал от облегчения и от смеха одновременно.
— Ты смешная.
— А ты еще хуже.
Растирая мои лопатки, он громко вздохнул.
— Да. Думаю, так и есть.
Мы сидели в машине, слушая звуки дождя. Это напомнило мне о том моменте, когда я стояла под зонтом, а Шон предупреждал меня по поводу Дрездена. Мне стало все понятно.
— Это из-за Дрездена, не из-за меня. Ты был зол на него так долго, правда?
Осторожно мой брат отстранился от меня. Его голубые глаза покраснели, я заметила как паутинка вен покрывала белки глаз. Как долго они уже там?
— Дрезден запутал все у меня в голове – абсолютно все – в тот день.
В тот день. Он мог не говорить о каком дне идет речь. Шон говорил о прослушивании.
— Расскажи мне, что произошло.
— Это даже не было... боже, я не знаю. Это сложно объяснить.
Дотянувшись, я обхватила его за руки.
— Просто попробуй, я хочу знать.
В темноте его лицо было бледным.
— Я тащился неизвестно куда на север штата, когда узнал о прослушивании. Я услышал о группе – она называлась «Nothing Forsaken», до того, как они подписали контракт и все остальное, — Шон, нахмурившись, согнул пальцы на коленях. — Я приехал, и, Лола... я, черт побери, играл от самого сердца. Я был... — он оборвал свою речь жестким смешком. — Я был уверен, что получу это место. Я так старался, как меня могли не выбрать?
Небо снаружи сотрясли раскаты грома. Я была слишком сосредоточена на Шоне, чтобы заметить это.
— И?
Сжав кулаки, мой брат одарил меня грустной улыбкой.
— И Дрезден сказал мне уходить. Я спросил его о причине, — стиснув зубы, он напомнил мне рычащую собаку. — Этот мудак сказал мне – только послушай – он сказал, что знает таких как я. Знает таких парней, каким был я! Он сказал какое-то дерьмо вроде, «ты тот, кто думает, что владеет всем миром, тот, кто злится и ожесточается, когда что-то не получает на блюдечке... тот, кто не является тем, кто им нужен».
Мой рот открылся. Не из-за того, что Дрезден сказал моему брату, а из-за того, что Шон помнил каждое сказанное им слово. Он много лет прокручивал это в своей голове. Вспоминая тот день. Твою мать.
— Он спросил меня еще об одном,— с жаром сказал Шон.
У меня пересохло в горле.
— И что же?
Сапфировые глаза, такие же как мои собственные, смотрели сквозь лобовое стекло. Они смотрели в прошлое, видя перед собой тот судьбоносный день, вместо безобидного дождя.
