– Её сестра-шайтанка.
– Пошли Сайфутдина, пусть зарежет её, – жёстко сказала Назифа.
– Зачем?
– Я забочусь о твоём счастье, мой муж. Не станет сестры – и Хамуне уже некуда будет скрываться от тебя.
Касым погладил Назифу по голове. Аллах наградил его прекрасной женой, достойной Хадиджи, Зубейды и Шахразады. Разум у Назифы был холодный и ясный, как Зульфикар, меч Пророка; Назифа всегда находила один-единственный точный и безжалостный удар для изменения судьбы.
– Это верная мысль, Назифа, – согласился Касым, – но неисполнимая: сестра Хамуны убежала в леса, и никто не знает, где она.
– Тогда я могу бить Хамуну каждый день, пока ты будешь в отъезде.
– Зачем? – опять спросил Касым.
– Когда я была молода, а ты отлучался из дома, Бобожон всегда сёк меня плетью, и я ждала тебя как избавителя. Я мечтала о твоём возвращении. И Хамуна под моей плетью будет мечтать о тебе.
– Я не хочу причинять боль Хамуне, – подумав, отказался Касым.
– Ты любишь её больше, чем меня, – в голосе Назифы звучала горечь.
– Я старею, Назифа, – грустно произнёс Касым и снова погладил Назифу по голове. – Мой огонь разгорается только от Хамуны. Но придёт время, и её ложе остынет, как остыло твоё ложе. А мой очаг не остынет никогда, пока я жив. И твоё место всегда возле моего очага. Я очень добр к тебе, Назифа.
Январская вьюга неслась по степи свободно и обвально, не встречая преград, и вдруг натыкалась на куртины и бастионы крепости, как ровная стремнина быстротока налетает на каменную гряду. Над ретраншементом клокотал шурган – воздушный порог, метельный котёл, снежный взрыв. В непроглядной ночной тьме над барбетами и кровлями казарм взвивались крутящиеся столбы, рвались полотнища, катились невесомые громады. Люди в землянках с тревогой слушали, как снаружи всё трещит и гулко хлопает.
Холодно было даже у офицеров. Даже офицеры спали, прижимаясь друг к другу, словно каторжники в острогах. Низкий потолок землянки оброс толстым серым инеем. Сырое бельё, развешенное на верёвках, раскачивалось от сквозняков. Дров не хватало всему гарнизону, и в блюде-жаровне горел крохотный костерок из хвороста: этот огонёк согревал только взгляды окоченевших людей. Офицеры сидели вокруг жаровни, напялив на себя всю одежду, и накрывались конскими попонами.
– Господа, можно уже без сомнения полагать, что гарнизону угрожает скорбут, – сказал капитан Рыбин. – У меня у половины баталиона поясницу ломит и колени, и синяки по всему телу. Надобно аптеку, а её нет.
