На мгновение в памяти всплывает противный хриплый голос конвоира: "Ленина вашего убили и вас всех прикончим. Вся Расея против вас пошла".
Чичканов отворачивается от светлого пятна к стене. Нет! Быть этого не может!
"А как у нас в Тамбове это могло случиться?" - спрашивает горький внутренний голос. Чувство какой-то еще не осознанной вины сдавливает сердце. Это чувство вселилось в него еще там, на балконе "Колизея", когда среди мятежников он увидел двух подпоручиков, которых отпустил под честное слово в день разоружения "ударников". А ведь тогда он многих отпустил на свободу. Зачем? Верил в их благородство? В их честность? Вот и расплата за ошибку...
Чичканов встал, зашагал по камере, тиская в кулаках обиду на самого себя за мягкотелость.
Неужели никто не успел сообщить в дивизию Киквидзе? Уже вторые сутки... Офицеришки могут всех расстрелять, почувствовав себя господами положения.
Снова - тяжелые шаги, снова - угрызения совести, снова - горькие раздумья. Будто случилось досадное недоразумение: сорвано серьезное совещание, люди отвлечены от очень ответственных дел. А дел - непочатый край! Родную Тамбовщину хоть выворачивай наизнанку и вытрясай из каждой щелки жадных торгашей, хитрых паразитов и дураков. Да, да, и дураков! Тех самых дураков, которым даже думать лень: куда толкнешь - туда и покатятся, как с горы. Через них и случилось все. Дали себя обмануть офицерам и краснобаям городской думы Шатова!
У двери камеры послышались шаги и разговор. Лязгнул в ржавом замке ключ.
Чичканов встал с нар, готовый ко всему. Сколько же сейчас времени? Оглянулся на светлое пятно под потолком.
- Эй, ты! Выходи! - крикнул кто-то сиплым голоском.
Чичканов подошел к двери.
В освещенном керосиновыми фонарями коридоре - обрюзгший старичок в помятой форме тюремного надзирателя. За ним, как истукан, - здоровенный детина с винтовкой.
Чичканов внимательно осмотрел старичка, потом его огромную связку ключей и улыбнулся:
- Где же это они тебя, дедушка, откопали?
- Шагай, шагай, не разговаривай! - взвизгнул старик. - Меня-то откопали! А тебя завтра и откапывать будет некому. Моли бога, что днем не кончили. Христово воскресенье было. Сам генерал вам, безбожникам, отсрочку дал, не велел ему праздник омрачать. Шагай, шагай!
- Да, плохи, значит, дела вашего генерала, - сказал Чичканов, идя по тюремному коридору.
- Не хуже твоих!
Около двадцать третьей камеры старик остановился, отстранил от двери часового и загремел ключами.
