Воронин крикнул Никиту Свернигору, с удовольствием потер руки, сказал:
Поедим же сейчас огурчиков! Жаль, что нет помидоров. Салатик бы сделали...
Зашуршала плащ-палатка, и в землянку просунулась голова часового.
А Свернигоры нет, товарищ капитан. Как с обеда ушел, так и не приходил еще. Не знаем, что даже подумать. Может быть, кока разбудить, ужинать, наверное, хотите?
Кто это? — спросил Воронин.
А это я, часовой, комендор Алексеев.
Не узнал. Не приходил, говоришь? Не знаете даже, что подумать?
Так точно, товарищ капитан. Сказал, что часа через два будет, а прошло уже целых десять. Не случилось ли что с ним...
Скажи коку, пусть накормит нас, пусть и чайку принесет, — оборвал разговор Воронин, и, когда заглохли гулкие шаги часового, он ударил кулаком по шаткому столу: —Будь неладны эти огурцы! И зачем это я отпустил его в поселок?
А далеко ли до поселка? — спросил я, чтобы что-нибудь сказать.
Близко. За это время можно было бы в Лодейное Поле сходить и обратно вернуться.
В голову лезли всякие мрачные мысли (на войне все может быть!), я чувствовал себя виноватым. Это я завел разговор о соленом и кислом; виноватым меня,
по-моему, считал и Воронин, потому что он избегал моего взгляда и как-то даже недружелюбно косился в мою сторону, но в землянку с подносом в руке вошел кок, накрыл стол, и мы сели ужинать.
Поужинав и принявшись за чай, мы снова заговорили о Свернигоре. Комбат не на шутку забеспокоился о нем. Но, поразмыслив, что ночью он бессилен что-нибудь предпринять, сказал: «Утро вечера мудреней!», закурил и, не допив чай, лег на койку.
Нам не спалось, где-то недалеко ложились снаряды противника, от каждого разрыва земля осыпалась с потолка, в землянке было душно, мы долго ворочались на своих койках, потом Воронин велел телефонисту узнать, куда бьют гитлеровцы, тот вызвал «репу», но «репа» ответила, что бьют не по ее участку, а по «помидоре», комбат повернулся на другой бок, и вскоре я услышал его свирепый храп и сам заснул.
Где же в это время пропадал и что делал Никита Свернигора? Вот что я потом узнал.
Придя в поселок за огурцами, он не застал там и половины населения: народ эвакуировался в Олонец и дальше на восток. Он обошел все дома, и безрезультатно : огурцов нигде не было. Возвращаться же с пустыми руками было не в характере Свернигоры, и он долго сидел в доме у колхозного кузнеца и мучительно думал: куда бы еще пойти?.. Поблизости, правда, были еще кое-какие деревеньки, можно было бы туда сходить, но старик кузнец предупредил, что и там уже никого нет, колхозы снялись с мест... Можно было бы сходить за двадцать километров в Олонец, но и в Олонце, говорил кузнец, вряд ли он достанет огурцы, колхозникам не до того в это горячее военное лето.
