Такого раненого я, пожалуй, видел впервые, — сказал он. — У него четыре пулевые раны. Две в плече, одна в груди и одна в руке. Но сам добрался до санчасти! Это за три километра! Да еще притащил с собой ручной пулемет и дисков штук пять к нему, правда пустых.
Останется ли он жив? — спросил я.
Трудно сказать, много крови потерял. Но это такой парень, — тут военфельдшер улыбнулся и покрутил свои пушистые усы, — что всякое может случиться. Знаете, он услышал мой разговор с военврачом — я задал такой же вопрос, что вот и вы мне, — рассердился и сказал такие слова: «У кого сердце бьется за Родину, тот не может умереть!» Он это сказал с такой уверенностью и горячностью, что, может быть, и останется в живых. В жизни иногда бывают чудеса.
«Бывают ли чудеса?» — с горечью подумал я, машинально сорвал прутик и, похлестывая им по сапогам, побрел по пыльной дороге обратно в батальон...
Вечером я выехал в ополченческую дивизию, расположенную по соседству с морской бригадой, пробыл там два дня, потом переехал к пограничникам, а в первых числах августа оказался в Олонце.
Комендант гарнизона капитан Сидоров, герой Хасана и Халхин-Гола, поселил меня в небольшом домике на берегу Олонки. Домик был чистенький, уютный, стоял в саду. Хозяйка — древняя, высохшая старуха — нехотя уступила мне одну из комнат, видимо бывшую моленную, где я стал работать целыми днями. На досуге же я все обозревал почерневшие от времени иконы, которыми сплошь были обвешаны стены. Кроме икон, в комнате было много книг по расколу
и выцветшие кипы старообрядческих журналов. Не без интереса я просматривал и читал их. На улицу я выходил поздно вечером, когда надо было идти на военный телеграф.
Возможно, что этот тихий домик на берегу Олонки стал бы моим постоянным пристанищем во время наездов в Олонец, не разгорись в нем на четвертый день моего житья скандал из-за папироски, которую выкурил у меня в комнате старик, хозяин дома. Старуха поймала мужа на месте преступления, с нею случился обморок, а когда она пришла в себя, стала требовать немедленного же развода! И это после золотой свадьбы, сыгранной год назад.
Мне пришлось выехать из домика и временно поселиться в полевом госпитале у знакомого военврача Вознесенского.
И вот как-то я сидел на террасе, за соседним столом Вознесенский играл в шахматы со своим ассистентом. В это время во дворе появилась странная процессия: впереди шел полный жизни, весь перевязанный ослепительной белизны бинтами, широкоплечий моряк, немного поодаль от него — хорошенькая медицинская сестра с заплаканным лицом, а позади них — красноармеец-казах, с винтовкой наперевес, в окружении толпы любопытных сестер и санитарных дружинниц.
