— Детству свойственна жестокость. Если бы наш эухарис мог говорить, то сказал бы, сколько листиков ты оторвала у него, пока была маленькой. Ты дёргала папу за усы, рвала книжки и ломала игрушки. Это нормально. Главное, теперь ты этого не делаешь, ты хорошая девочка с добрым сердцем.
Вика улыбнулась и задумалась.
Отец рассматривал свою дочь. Как он любил эту маленькую крошку, её густые волосы, большие глубокие глаза, это детское родное личико. Вот оно — главное дело жизни. Дело, которое делает нас, родителей, вечными. Вечными, потому что через десятки лет энный праправнук будет отвечать на подобный же детский вопрос. У правнука будут такие же, как у нашего героя, усы, его же голос, такие же толстые и торчащие вены на руках. Дитё, убаюкиваемое его историей, увидит Викины сны, ибо сны наши, подобно чертам лица, передаются из поколения в поколение.
— Что было дальше, папа?
— Мы пошли гулять, — мужчина трёт нос, пытаясь вспомнить детали. — Твой дед вёл Трезора на коротком поводке, чтобы тот не бросился на меня. Я шёл с другой стороны и видел злые собачьи глаза, которые пытаются улучить момент для броска в мою сторону. Я видел вздыбленную шерсть, голодную слюну на его громадных клыках. Я спросил отца, может ли собака полюбить меня. Он ответил, что главное — не показывать животному свой страх. Мы дошли до магазина, а я так и не мог сообразить, как можно не бояться такое чудище. Отец привязал Трезора к металлической трубе и ушёл покупать продукты. Было очень холодно, может, поэтому я, будто взбесившись, прыгал вокруг собаки и показывал ей язык. Мне было весело, я знал, что собака крепко привязана и не представляет для меня никакой опасности. Трезор не лаял, а просто смотрел в мою сторону с упрёком. Но тогда я не понимал этого. Вышло так, что твой, Вика, папа неожиданно поскользнулся и упал на трубу. Прямо высунутым языком на холодный металл… Язык в один миг примёрз, намертво приклеился к железяке. Я стоял беспомощный в полуметре от Трезора, пытаясь всё же вырваться. Сам себя поймал в ловушку… Пёс встал и оскалился. Было что-то злорадное в его глазах. Шаг, ещё шаг. Я заревел во весь голос. Сейчас Трезор будет меня есть.
Виктория зажмурилась, на её глазах выступили слёзы. Она вжалась в подушку и задрожала всем телом.
«Вот осёл, — промелькнуло в голове отца, — Рассказываю всякие гадости ребёнку на ночь».
— Вика, ты что? — горе-рассказчик постарался вложить в этот вопрос как можно больше весёлых ноток. — Всё закончилось хорошо. Трезор встал на задние лапы и лизнул меня в лицо. Понимаешь? Ему стало жалко трясущегося от страха ребёнка, он по-человечески сопереживал, по-собачьи искренне успокаивал меня. Я чувствовал его шершавый язык, тёплое дыхание.
