ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Он украл мой блокнот. Тот, где я написала свое стихотворение. И который был со мной в вечер импровизации.
Вот же засранец.
Почему я решила, что это он? Потому что я не идиотка. И перерыла всю свою квартиру. Мне даже пришлось убраться — дважды, — чтобы заглянуть во все уголки. Могу предъявить мозоли на руках в качестве доказательства. И стертые колени от ползанья под кроватью, когда я вытаскивала все, что там валялось.
Но синего блокнота на пружинке нигде нет.
Побродив вчера на морозе, я снова начала мыслить рационально. Обжигающий холод неплохо прочистил мозги.
Калеб гей. Парень, в которого я была влюблена всю свою жизнь, оказался геем, а я этого не замечала.
Я была поглощена собственными фантазиями и ни разу не удосужилась вынырнуть из них и посмотреть по сторонам. Насколько эгоистичным и не интересующимся никем другим должен быть человек, чтобы не понять, что его лучший друг гей? Господи, я же росла с ним бок о бок. Как я могла быть не в курсе?
Я сидела на лавочке — на которой впервые увидела Томаса — и долго размышляла. Потом плакала. Потом размышляла снова. И это продолжалось до тех пор, пока я не поняла, что сейчас замерзну насмерть. А когда вернулась домой, то поняла, что очень хочу что-нибудь почитать или написать стихи. Или и то, и другое.
И вот с этого момента не могу усидеть спокойно на месте, потому что мой блокнот пропал. Взял и пропал!
Я знаю, что это Томас. Он взял его, когда мы были в кладовой. Больше просто некому. И я знаю, что не переложила его в другое место, а он единственный, с кем я контактировала в последние три дня.
Поскольку сейчас вторник, то занятий у Томаса у нас нет. Но раз уж учебу вернули, я иду в «Лабиринт». Он должен быть там. У него же должны быть занятия с другими группами.
А мне нужно вернуть блокнот. Как и свое дурацкое стихотворение. Я помню каждое написанное там слово и надеюсь, Томас не догадается, что оно о нем. Меньше всего мне хочется, чтобы он разнес его в пух и прах, как предыдущее.
Когда подхожу к его двери и смотрю на табличку «Томас Абрамс, приглашенный поэт», я понимаю, что думать, будто он не поймет, было ужасно глупо. Конечно же, он знает, что стихотворение про него. Он все обо мне знает. Положив ладонь на дверную ручку, я осторожно поворачиваю ее, она поддается, и вот я стою прямо перед ним.
Томас сидит за столом и поднимает голову, когда я появляюсь на пороге. Он не выглядит удивленным; будто знал, что я приду. Значит, совершенно точно он вор.
