Озадаченная, я ничего из этого не делаю, и он качает головой. Придерживая Ники, наклоняется вперед и, положив свою большие ладони поверх моих, обхватывает кружку.
В момент контакта у меня перехватывает дыхание. А видеть его грубые руки лежащими поверх моих маленьких ладоней со светлой кожей — это… шокирует. Как я себе и представляла, это прикосновение похоже на удар молнии. На электрический разряд. Когда энергия гудит и вибрирует.
— Лейла, ты еще со мной? — спрашивает Томас, и, сглотнув, я несколько раз киваю. — Закрывай глаза.
Я делаю, как он говорит, потому что иных вариантов, кроме как подчиниться, у меня нет. Своим прикосновением он держит мое тело в заложниках, и мои веки послушно опускаются.
И я тут же оживаю. Становлюсь гиперчувствительной. Я слышу его хрипловатое дыхание и воркование Ники. Чувствую тепло солнца на лице, хотя мы сидим в помещении, а утро облачное. Мне хочется поерзать на стуле и сжать бедра. Хочется попросить Томаса усилить нажатие на мои руки, чтобы ощутить, как его касание вытатуировано на моей коже.
— Расскажи, как ощущается эта кружка кофе.
У вас когда-нибудь получалось попробовать звук на вкус? Я раньше о таком и не думала, но сейчас ощущаю вкус звука его голоса. Он густой, тягучий и сладкий.
— Я-я… Ну… она горячая, — но не настолько горячая, как твои руки.
— Что еще?
Я шевелю пальцами под его ладонью и ощущаю шершавую поверхность кружки. Она желтая с коричневой ребристой ручкой.
— Грубая. И шершавая, — но грубость твоих рук ощущается в разы лучше.
— И?
В попытке почувствовать большее я ощущаю что-то металлическое. Сгибаю палец и костяшкой соприкасаюсь с гладким металлом. Это его обручальное кольцо. По сравнению с жаром его рук, оно кажется ледяным. Ритм моего дыхание меняется — или же становится другим его дыхание: прерывистое и неглубокое.
Чувствуя неправильность ситуации, я выпрямляю палец и прижимаю его к кружке.
— Она ощущается… словно солнце. Будто я только что прикоснулась к нему. И я ощущаю себя пробудившейся, наполненной энергией и… не знаю… Просто живой, — и мои слова сейчас не про идиотскую кружку.
Томас убирает руки, и я вынуждена открыть глаза. На его щеках легкий румянец, не яркий, но заметный, и он словно подсвечивает его изнутри. У меня в груди все переворачивается.
Он пожимает плечами.
— Теперь у тебя есть она. Эта кружка стала для тебя карманным солнцем. Писать стихи — это не про технику, хотя она тоже важна. И не про то, что ты видишь. Писать стихи — значит чувствовать. Тебе нужно уйти на глубину, поднять камни и заглянуть туда, куда бы ты предпочла не смотреть. Тогда ты сможешь писать. А эти книги сейчас тебе не нужны.
