(курсив мой. —
Н. Ш.), но он этого не говорит, нет, он всю свою жизнь морочит людей притворным самоуничижением». Но если люди — суть Ничто, то притворством в отношении к ним будет не самоуничижение, а самовозвышение бытия. Притворного самоуничижения нет, а есть лишь притворное, мнимое самовозвышение. Притворное самоуничижение есть точное и реальное выражение того, что некто вместо сущности обладает ничтожностью и, следовательно, лишен бытия.
Но Сократ полагал, что человеку вообще не суждено решить вопрос о том, что жизнь обладает большей ценностью, чем смерть. Жить или умереть, — «а что из этого лучше, никому не ведомо, кроме бога». Но реально-то выбор Сократ сделал в пользу смерти, а не жизни, ибо у него были полновесные шансы избежать такого исхода суда. В последних словах к своему ученику Сократ сказал: «Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте». По древнему обычаю, выздоравливающий больной приносил в жертву богу здоровья, Асклепию, белого петуха. Этим своим завещанием Сократ хочет сказать, что, умирая, он наконец-то выздоравливает от болезни, называемой жизнь, которая отравляла ему все его существование. Смерть — это выздоровление от болезни, называемой жизнь. Хороша ирония! Браво, мудрец! Само живое и живущее существо этого придумать не сможет; это может придумать лишь что-то иное, незаконно живущее в нем. Подобный фокус человек мог проделать лишь с помощью демона? Если смерть невозможна без жизни, то диалектическая злоба демона шипит, что и жизнь невозможна без смерти, что вопрос о преимуществах жизни или смерти вообще неразрешим, и что лучше всего отправиться за ответом на него к смерти, ибо ответ жизни нам уже заранее известен.
Сократ не сознавал того, что существо, обесценивающее жизнь во имя смерти, само уже давно обесценено жизнью; и ему остается лишь служба в ничтожащих структурах диалектики.
С одной стороны, Сократ возвышенно провозглашает: «Мы должны употребить все усилия, чтобы приобщиться, пока мы живы, к добродетели и разуму». С другой стороны, он презирает себя и своих соотечественников, заявляя: «…Мы теснимся вокруг нашего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота», да и вообще все люди суть Ничто. Но, с третьей стороны, он заявляет, что философия занята, «по сути вещей, только одним — умиранием и смертью».
Однако лукавит наш демон. Сократический философ занят умиранием и смертью не бескорыстно ради познания истины. Он «перед смертью полон бодрости и надежды обрести за могилой величайшие блага». Только при чем здесь философия и диалектика? Ведь таковы традиционные ценности любой религии. Что к ним может прибавить диалектика, кроме белого петуха?
