— Вот дьявол! Ты предусмотрел все!
Бобров принял восторги приятеля, как само собой разумеющееся.
Друзья попивали шампанское и провожали взглядами особо красивые фигурки, проносившиеся мимо них в танце. Перед ними мелькали точеные щиколотки, изящные ступни в атласных туфельках — прелестницы знали, как привлечь внимание, но остаться в рамках хорошего тона.
Бельский поморщился, заметив, что взгляды, которые барышни бросали в их сторону, предназначались не ему, а его другу. Заметил он и то, как граф лениво приподнимал ресницы, чтобы пронзить очередную красавицу холодным взором, столь модным в последнее время. Про себя Андрей решил поупражняться в метании подобных взглядов дома, перед зеркалом, а вслух сказал, с трудом скрывая досаду:
— В этой истории меня радует только одно — когда ты женишься, все эти кокотки наконец-то меня заметят. Ведь ты будешь потерян для них!
Бобров издал сухой смешок и щелчком сбил с рукава невидимую пылинку:
— Друг мой, не думаю, что какому-то существу, тем более, моей будущей серой жене, под силу заставить меня отказаться от привычек. Так что не питай иллюзий…
— Но, Вольдемар! Не будешь же ты по-прежнему волочиться за каждой юбкой, зная, что твоей супруге рано или поздно станет известно обо всем! Зачем тебе пытать удачи с чужими женщинами, когда у тебя будет жена?
Граф снова усмехнулся, смерив Андрея взглядом с головы до ног:
— И что — жена? Ты же не отказываешься пообедать в ресторации только потому, что дома у тебя хорошая кухня? — бросил он, повергнув Бельского в замешательство.
При всем деланном цинизме, Андрей был хорошим, неиспорченным малым, и еще не избавился от романтического отношения к женщинам. Тем более, посягательством на святыню казалось ему подобное пренебрежительное отношение к жене — существу, дарованному небесами. Но эти мысли Андрей оставил при себе, опасаясь насмешек со стороны товарища и его обвинений в старомодности убеждений. В душе он пожалел несчастную девочку, которой Бобров уготовил столь незавидную участь. Верно, она очень расстроится, когда после свадьбы обнаружит, что любовные дифирамбы мужа были только средством к получению ее состояния.
* * *
Отпустив извозчика, Бобров надвинул шапку на лоб, приподнял воротник и прошел три квартала пешком, чтобы сохранить инкогнито. Возле знакомого дома он задержался, бросив взгляд на окно гостиной. На подоконнике горела лампа, штора была завернута. Значит, путь свободен.
Бобров прошел с черного хода и трижды стукнул. Дверь тут же открылась, и его встретила горничная Ночной княгини — толстая и рябая крестьянская девка, у которой напрочь отсутствовала талия.
