— Идиот! Пустоголовая скотина! — надсажался Немчин, прыгая по сцене. Его приземистая фигура казалась нелепой, как черт из табакерки. Генрих Иванович снова подскочил к Василю, замахиваясь для новой пощечины.
— Не смейте! — раздался вдруг гневный окрик.
Немчин оглянулся. Василь тоже посмотрел и забыл обо всем. К сцене подходила Юлия Павловна. Она не бежала, не была испугана. Шла, подобрав белой ручкой юбку, и смотрела грозно, как богиня войны на троянцев.
— Не смейте!
— О, простите, я не знал… — начал Немчин.
— Как вы могли! — барышня взошла на сцену и встала против немца. Маленькая, хрупкая, как германская фарфоровая статуэтка.
— Что именно, госпожа?.. — залебезил перед ней Генрих Иванович. — Чем я не угодил вашей милости?
— Как вы посмели ударить Васю!
— Васью? — белесые брови взвились до самой лысины. — Но ведь он ваш раб, госпожа. Глупый, ленивый швайн! Таких полагается бить. Он портит музыку, которую создал ваш…
— Немедленно замолчите! Вы не человек! — одернула его Юлия Павловна, бледнея и сжимая кулаки. — Вы позорите звание человека!
Крепостные выглядывали из-за занавеса и прятались снова, не осмеливаясь показаться.
— Извинитесь перед ним! — Юлия Павловна указала точеным пальчиком на Василя.
Казалось, у немца брови доползли до макушки.
— Что, простите? — пробормотал он.
— Извинитесь перед Васей! — барышня топнула ножкой. — Он лучше вас в тысячу раз, а вы… его… Немедленно извинитесь! Или я вас рассчитаю!..
Трясущимися руками немец достал из кармана платочек и вытер лицо.
— Прошу прощения, — сказал он Василю, делая полупоклон.
Тот стоял молча.
— И если я узнаю, что вы ударили его или еще кого-то… — Юлия Павловна чуть наклонила голову, исподлобья глядя на Немчина. Василю показалось, будто из глаз ее ударили две молнии, пронзившие Генриха Ивановича насквозь. Тот схватился за сердце.
— Я требую прекратить избиения, — продолжала тем временем Юлия, делая шаг вперед. Немчин попятился. — Еще одна подобная выходка, и репетировать вы больше не будете. Варвар!!
Она наградила Генриха Ивановича еще одним гневным взглядом, и ушла, стремительно повернувшись на каблуках. Василь глядел ей вслед. Она шла легко и твердо, совсем не так, как по приезду. Ангел был не только милосердным. Он мог быть и карающим.
Василь вздохнул. Она даже не посмотрела на него.
Немчин сбежал со сцены, злобно хмурясь, но не осмеливаясь сорвать злость на крепостных артистах.
— Репетиция окончена, — сказал он. — Все свободны до завтра.
