Когда Елена, наконец, согласилась бежать, и в страстном порыве приникла к Парису, все ясно услышали в голосе солиста тоскливые нотки. Когда затихли последние звуки дуэта, Василь слишком поспешно отстранился от Агаши. Она заморгала и сразу утратила свою царственную осанку — сгорбилась, сцепила руки на животе.
Юлия Павловна по наивности своей не заметила этой поспешности, но грусть в пении уловила. Наклонившись к Алевтине, она зашептала ей в ухо, боясь помешать артистам, продолжавшим репетицию:
— Ах, как поет Вася! Ах, какой голос! Только мне кажется, он все время грустит о чем-то…
— Понятно, о чем грустит, бедный, — сказала Алевтина, качая головой. — В кабале тяжело, да мы привычные, а он все никак смириться не может…
— С чем не может? — спросила Юлия Павловна.
— Знамо, с чем. С неволей. Он же по рождению не крепостной. Барин он.
— Барин?! Алевтиночка, миленькая, расскажи! Я ничегошеньки не знаю!
Алевтина улыбнулась и почти по-матерински погладила Юлию Павловну по стянутым в косу волосам.
— Вася — у него отец из баринов, важный какой-то князь. Князь этот вдовец был, в цыганку влюбился. Она у него в поместье жила, ребеночка родила, Васеньку. Шебутная такая, прости Господи… Когда Васеньке три годика исполнилось, сбежала. Барин ее долго искал, на сыночка надышаться не мог, за границу его возил, французских гувернеров нанимал. А потом помер барин, приехали его сыновья, князья законные. Поместье с молотка пустили, крепостных продали, а с ними и Васеньку.
Юлия Павловна ахнула, прижав ладони к щекам:
— Какая жестокость! Что же это за братья такие?!
— Вот такие. Иные братья — хуже лютых зверей. Потому-то Васеньке так трудно с долей смириться. Мыслимо ли — из князи, да в грязи. Меня сразу сюда купили, а Вася уже позже, через третьи руки попал…
Глаза Юлии Павловны наполнились слезами. Теперь она совсем по-другому взглянула на юношу, который старался на сцене. Понятны стали его грустные песни и полные горечи слова. Барышня сложила руки на груди, слушая Василя. Он был без грима, и так больше походил на троянского царевича. Черные кудри обрамляли смуглое лицо, он смотрел на барышню, и пение лилось, как серебряный поток.
— Куда смотришь, швайн! — перебил певца немец, вскочив с места и взлетев на сцену. — На Елену смотри! На Елену!
Елена ахнула, всплеснув руками, и спряталась за спину троянских жрецов, когда Парису отвесили звонкую оплеуху. Василь замер, сжав губы. Краска мгновенно сбежала с его лица, только алела левая щека.
