Японская поэзия серебряного века | страница 121



А может быть, Бог?
Каштан это и Будда, и Бог, и просто каштан.
Печально, что мы, люди, воспринимаем каштан,
чья сущность столь сложна и неоднозначна,
как самый обыкновенный каштан.
Вот откуда и возникает трагедия…

Из книги «ВОРОБЕЙ»

Позиция воробья
Воробей разделил день на две половины.
На той белой стене
отпечатались дрожащие тени многих полдней —
и полдень дня вчерашнего, и полдень дня послезавтрашнего,
наслаиваясь, откладываются на стене.
Полдни будущего года и года минувшего
впитались в нее неизгладимым изображением.
Даже если белая стена рухнет, разрушится до основанья,
полдни не покинут своего привычного места.
Они вечно будут дымиться в нынешнем обличье.
То был бесцветный мир, лишенный красок,
где любой цвет неожиданно мог проявиться…
Все меняется.
Лебедь обращается в ворона.
Не осталось плохого —
всюду только хорошее.
Например, нарисованная белка — на лаковом подносе,
дикий бык — в африканских джунглях.
Слизняк ползет по стене,
оставляя серебристый след за собою.
Воробей клюет зернышки граната.
Все можно увидеть сквозь линзу, а можно —
сквозь белку.
Поскольку целое есть часть
(а ведь любое целое есть часть),
в настоящем проявляются дела
давностью в несколько сот миллионов лет,
а то, что мы лицезреем сейчас, —
явления давностью в несколько сот миллионов лет.
Поутру воробей танцевал в водовороте
звездных туманностей,
удаленных от земли на миллионы световых лет.
До полудня у него свободное время,
и может происходить все что угодно.
Ведь и утра, ближайших сотен миллионов лет
будут так же ничем не заполнены, как и это утро.
Космос понемногу движется,
и роль воробья сводится к тому,
что он понемногу двигает космос…

Из книги «ОТЕЦ И МАТЬ»

Родные края
В конце концов, подобно сухому листу, что истлевает
у корней старого полусгнившего дерева,
хочу я вернуться в родные края.
Только там, на родине, хочу я умереть.
Предчувствую, что жить мне осталось совсем немного.
Женщина плачет, зовет меня во весь голос.
Какое лицо у нее? Не помню.
Ей, наверное, очень грустно. Она кричит снова и снова,
кричит, будто бы вся обратившись в голос.
О чем она? В этом протяжном крике
слышится укор земле, упрек небу. Тоскливый призыв
грудь женщины разрывает.
Эту женщину я хорошо знаю — единственную женщину,
которая все еще меня любит. Она зовет,
кричит изо всех сил, чтобы я услышал.
Нет, голоса ее я не слышу, но зато ощущаю зов сердца.
Призрачный смутный образ не исчезает,
стоит перед взором.
В моем родном городке, удаленном от моря,
вспоминая меня, женщина плачет.