Но как бы то ни было, большинство ночей ему приходилось довольствоваться отходами из пакетов. Жесткое мясо и вязкий желтоватый жир по вкусу напоминали телятину или сырого кальмара, он, причмокивая, всасывал в себя пуповины из темно-алой мясной мякоти последов и амниотических оболочек, словно переваренные макароны. С хрустом жевал черепа, что трескали у него во рту, словно перезрелые фрукты, и с наслаждением высасывал из них желеобразное серое вещество. Он был не против личинок, что копошились в каше из мяса и крови, ведь, по сути дела, он был таким же паразитом. Он пожирал их с не меньшим рвением, нежели конечности и органы, плавающие в кровавом месиве.
Но сегодня... Сегодня там было что-то ещё, что-то шевелилось. Он мог слышать, как что-то с чавканьем прогрызало себе путь со дна пакета с отходами в то время, как он проедал себе дорогу с обратной стороны. Что-то там было живым.
Джонни начал сгребать в сторону крохотные части тел, пока не нашёл тo, в котором обжигающим огнём ещё горела искра жизни. Это было меньше половины тела, туловище и голова, и оно всё ещё жило. Оно зарычало и заскрежетало зубами на Джонни, когда он в изумлении на него уставился и начал готовиться отправить хныкающие создание себе в рот, и тут Джонни заметил, что весь пакет пришёл в движение. Руки, ноги, голова, внутренние органы - все наполнились жизнью. Он даже почувствовал, как полупереваренные останки начали ползать и кусаться внутри него, он чувствовал крошечные зубы, ногти, руки, пальцы и даже те части, которые он не смог бы описать словами, все они царапались и прогрызали себе обратный путь наверх в его пищеводе в борьбе за свободу.
Они уже вовсю копошились у него в глотке. Он начал выблёвывать обратно всю свернувшуюся кровь и частично переваренное мясо снова и снова в попытках от них избавиться. Но он съел их слишком много, фунты и фунты мёртвых эмбрионов, которые, к его ужасу, сейчас неожиданно ожили. Ожили внутри него.
И сказал Господь:
- В болезни будешь рождать детей.
- Грёбанные дети...
Внизу его живота началось чрезвычайное волнение, он согнулся пополам в тошнотворной агонии, разрывающей его брюхо, словно бритвами. Каловые массы, кишащие живыми зародышами, с брызгами выплёскивались из его заднего прохода и стекали по ногам. Он наблюдал, как беспалая рука, прилипшая к плечам, шее и голове какого-то монголоидного ребёнка с синдромом Дауна, плыла к нему, как в то время беззубое лицо широко улыбалось посреди лужи экскрементов
