Таким образом, как Универсум в целом, так и каждый объект, существующий в мире, должны рассматриваться с учетом того, что все их характеристики (свойства) определяются всеми тремя «ипостасями» составляющей его материи. Но применительно к отдельному объекту («вещи»), отличному от Универсума, возникает еще один важный вопрос: только ли ими (т.е. «составными частями» данного объекта) определяются свойства вещей, или же для их определения (учитывая, что каждый конечный объект существует не «сам по себе», а состоит в качестве некоторой системы из совокупности элементов, не отделенных от внешнего мира, а главное всегда сам является элементом некоторой более общей системы) следует выйти за его рамки, приняв во внимание также и другие объекты, с которыми он взаимодействует как в своем существовании в качестве данного объекта, так и в развитии?
Гегель определял свойство вещи как «ее определенные соотношения с другим; свойство имеется лишь как некоторый способ отношения друг к другу»17. Что касается классиков марксизма, то следует прямо сказать, что отношение к вопросу, являются ли свойства данного предмета его характеристикой, имманентно ему присущей, или же возникают во взаимодействии с другими предметами, было у них сложным и неоднозначным. В свое время в «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс явно отдавали предпочтение тому же подходу, утверждая, что «свойство, оторванное от отношения, в котором оно реализуется, превращается в чистую бессмыслицу»18. Но позже Маркс многократно и совершенно недвусмысленно связывал свойства («способности») той или иной вещи не с ее отношениями с другими вещами, а с самой этой вещью, полагая, что «свойства данной вещи не возникают из ее отношения к другим вещам, а лишь обнаруживаются в таком отношении»19. Он вполне определенно разделял отношения между вещами и их собственные свойства: «Отношение одной вещи к другой есть отношение этих двух вещей между собой, и о нем нельзя сказать, что оно принадлежит той или иной из них. Способность вещи есть, наоборот, нечто внутренне присущее вещи, хотя это внутренне присущее ей свойство может проявляться только в ее отношении с другими вещами. Так, например, способность притягиваться есть способность самой вещи, хотя эта способность остается “скрытой”, пока налицо нет таких вещей, которые могли бы быть притянуты»20.
По существу такой подход является рудиментом гегелевского подхода, когда в основе общих представлений лежит диалектика изменений одиночного, изолированного объекта. Однако для такого рода утверждений у Маркса, помимо общеметодологических, были также другие, и весьма веские причины. Эти утверждения имели у него большей частью не столько общий характер, сколько были связаны с рассмотрением функционирования капиталистической общественно-экономической формации, в частности, проблем обмена, и предназначались главным образом для того, чтобы подчеркнуть, что те «свойства» вещей, которые предопределяют возможность обмена, будучи свойствами «общественными», самым существенным образом отличаются от «природных» свойств вещей. Но ведь для него в этом случае речь вообще не шла об отношениях между вещами: «Как стоимости товары суть общественные величины, – следовательно, нечто абсолютно отличное от их “свойств” как “вещей”. В качестве стоимостей они предполагают лишь отношения людей в их производственной деятельности. Стоимость, действительно, “предполагает обмен”, но обмен этот есть обмен вещами между людьми, обмен, не имеющий абсолютно никакого отношения к вещам как таковым. Вещь сохраняет те же “свойства” независимо от того, находится она в руках А или В»21. По мнению Маркса, тот фаталист, кто «трактует стоимость, если и не как свойство отдельной вещи (рассматриваемой изолированно), то все же как отношение вещей между собой, тогда как она есть лишь выражение в вещах, вещное выражение отношения между людьми, общественного отношения, – отношение людей к их взаимной производственной деятельности»22. Однако, с другой стороны, казалось бы характеризующая саму вещь «потребительная стоимость выражает природное отношение между вещами и людьми, фактически – бытие вещей для человека»23. Но бытие вещей для человека – это еще не их свойства, хотя люди «приписывают предмету характер полезности, как будто присущий самому предмету, хотя овце едва ли представлялось бы одном из ее “полезных” свойств то, что она годится в пищу человеку»24. Да и характеристика вещи как потребительной стоимости «всецело зависит от ее определенной функции в процессе труда, от того места, которое она занимает в нем, и с переменой этого места изменяются и ее определения»25.
