Крестьяне музыку одобрили. Маленькие пустились в пляс, постарше – притопывали на месте, пожилые просто стояли, улыбаясь и тихонько переговариваясь. Постепенно к ним присоединились и другие слушатели.
Черноволосый скрипач следил за тем, как перед ним вырастает толпа. В футляр падали мелкие монетки и крупные яблоки. Мелодия звучала за мелодией.
И вдруг музыка стала жёстче, требовательней, резче. Это отобразилось на людях. Они напряглись, перестали улыбаться, но и расходиться не стали – лишь плотнее сгрудились, налегли друг на друга.
Улыбался только скрипач. Всё шире и обаятельней становилась его улыбка. Вот он тряхнул волосами, съехавшими ему на лицо, и сделал небольшой шаг вперёд. И толпа отступила на шаг. И ещё. И ещё на шаг, два, три. Медленно, зачарованно толпа пятилась назад, и торговки выходили из-за прилавков, и покупатели роняли корзинки и котомки, и присоединялись к толпе. Вот скрипач встал посреди площади, кивнул – и люди, никак не меньше двухсот человек, взялись за руки. Большие и маленькие, юные и старые, мужчины и женщины – все вместе. Взялись за руки, широко улыбнулись, подпрыгнули и вдруг выстроились в цепочку и спустились к пологому берегу. Скрипач шёл за ними. Ещё шаг-другой, и цепочкой, друг за дружкой, люди вошли в реку. Музыкант следил за ними уже без улыбки. Быстрая, ледяная вода захлестнула одного человека, другого, третьего, сшибла с ног пожилую женщину. Около пятнадцати человек уже стояли в воде или входили в Ирх, когда струи реки коснулись ботиночек той самой девчушки, что обратила внимание на чёрную скрипку.
И музыка оборвалась – резко и неожиданно.
Ещё несколько человек упали, идя в воде, но девочка всё стояла на берегу. Скрипач развернулся и бросился бежать туда, где он оставил скрипичный чехол, полный подношений крестьян и торговцев. Схватив его в охапку, рассыпая по дороге фрукты, овощи, мелочь и куски хлеба, скрипач побежал по дороге так быстро, словно от скорости зависела его жизнь.
Его никто не догонял.
Люди были заняты спасением тонущих.
***
Кибитка с бродячими артистами выехала из Нанши рано утром. Наступил последний день лета, канун Нового года, и артисты хотели затемно добраться до Интиссы – города покрупнее и посолиднее. Там и заработать можно получше, и ночлег получить. А в Нанши пришлось бы спать прямо в кибитке.
Саре Натани Форс, хозяйке лошадей, до смерти надоело спать в кибитке.
И то: её сестра, Ильфи, делила свою половину с возницей, дударём и жонглёром – единственным парнем в труппе. А Саре Натани оставалось разве что гладить кота.
