Она с плачем бросилась на грудь Якова Степановича и принялась громко взывать к нему:
– Папа, папочка, очнись! Господи, что же это такое, – папочка, отзовись!
В минуту острейшего дочернего горя Лика забыла обо всем том зле, который отец причинил ей, и помнила только об одном – что отец единственный родной ей по крови человек, который у нее имелся, и что она всем сердцем любит его. Она желала одного, чтобы он не покидал ее.
Вслед за Ликой заревела, как иерихонская труба, спешно спустившаяся по ступенькам крыльца тучная Варвара.
– Яков Степанович, благодетель, на кого же ты нас оставил! – запричитала она. – Очнись, кормилец наш, не бросай нас сирых и убогих на произвол судьбы!
– Барышня, барышня, не плачьте, живой Яков Степанович, живой, – поспешно сказал, желая прекратить поток женских слез, денщик Влас. – Он всего лишь ранен и спит под действием наркоза.
– Правда?! – недоверчиво проговорила Лика, вытирая мешающие ей видеть слезы. И тут, как бы в подтверждение слов Власа Яков Степанович медленно открыл глаза и еле слышно пожаловался ей голосом безмерно страдающего ребенка:
– Доча, больно-то как!
– Ничего, папочка, ничего, – обрадовано произнесла Лика, удостоверившись, что ее отец действительно жив. – Главное, что ты не умер, мы тебя вылечим!
Влас с Мироном осторожно подняли пострадавшего, положили его на самодельные носилки из крепких дубовых палок и брезента, затем понесли наверх в его спальню. Лика и Варвара начали хлопотать, готовя бинты для новой перевязки раненой ноги Якова Степановича, которая вновь начала кровоточить. Затем их пациента требовало накормить сытным обедом.
За всеми хлопотами по уходу за раненым отцом Лика забыла о конверте, который ей принесли из «Тюленя». Она не придала ему значения, считая, что письмо от трактирщика Петровича. Но в этот день состояние отца было для нее важнее всяких выгодных заказов. Девушка только под вечер открыла конверт и прочитала принесенное письмо, которое ударило ее словно током. Пароход «Ермак» должен был отплыть этим вечером и Лика стремглав, с растрепанными волосами выскочила из дома и принялась бежать по улице в трактир. Но в заведении ее встретил только Петрович.
– Поздно прибежали, Гликерия Яковлевна, лорд Трентон уже ушел, – сказал он ей и добавил укоризненным голосом: – А он до последней минуты вас ждал, все выглядывал. Как только кто заходил, сразу быстро поднимал голову, вскакивал, надеясь, что это вы идете. Грустный такой стал, подавленный от вашего отсутствия. А когда понял, что вы не придете, сказал: «Значит, я вовсе не нужен Гликерии Яковлевне. Прощайте, Савелий Петрович, видимся мы в последний раз. В Ново-Мариинск я не вернусь».
