660 дрот выходил. А Тидей, раздраженный, горькою речью
так проводил побежденных: «Для вас не праздник трехлетний
ночь принесла
[75], как вашим отцам, не таинства Кадма,
те, где Вакха сквернит преступных родителей ярость
[76].
Я, вы считали, несу, безоружный, небриды и тирсы
[77]ломкие, да возгремлю
[78] и вступлю в келенскую битву
мерзостных флейт, — но их не ведает муж настоящий.
Здесь — иные бои и ярость, — спускайтесь же к теням,
трусов ничтожная рать». — Взгремел, но уже не служило
тело ему, и в предсердии кровь утомленная билась,
670 и, подымаясь, рука опускалась бессильным ударом,
медленны стали шаги, и шуйца держать уставала
дроты, вонзенные в щит; по вздымавшейся груди катился
пот ледяной, а с волос и ланит полыхавших стекали
росы кровавых расправ и погибели мерзкие брызги.
Лев таков же
[79], в поля пастуха отогнавший далеко
и потравивший овец массильских: обильным убийством
голод насытив, главу опускает и гриву, от крови
отяжелевшую; сам утомясь, стоит средь убитых,
пасть разевая, жратвой побежденный; в нем больше не зреет
680 гнев: меж пустых челюстей один только воздух сжимая,
высунутым языком он шкуру обмякшую лижет.
Чуть было он не пошел, надменный оружьем и кровью,
в Фивы, да явится им — побежденным царю и народу,
гордо в город войдя, — но ты, Тритония Дева,
пылкого и ослепленьем побед надменного мужа —
речи своей удостоив — спасла: «О поросль Ойнея
гордого, Фивы кому одолеть я давно предлагала
дальние, — ныне уймись и богов, тебе потакавших,
не искушай: повторить сей подвиг тебе не удастся.
690 Счастья вдоволь вкусив, удались». — Оставался, избегнув
гибели горькой, один Гемонид, других переживший
не по случайности: все предвосхитив, и ведая неба
знамения, и отнюдь не обманутый птицами
[80], Мэон
не устрашился вождя остеречь, но советчику судьбы
не дали веры. Итак, от бездействия был он избавлен,
жалкий: доверил Тидей трепетавшему грозные вести:
«О, аониец, кого моею милостью завтра —
отнятого у душ подземных — Аврора увидит, —
вот что вождю донеси: крепи врата загражденьем,
700 дроты остри, осмотри от времени ветхие стены,
главное же — людей собирай, следи, чтобы частых
было побольше рядов. — Взгляни, как широко курится
поле от длани моей: такие в сраженье идем мы».
Рек и, готовя тебе по достоинству дивную почесть
из окровавленных груд, о Паллада, лежащую всюду
сносит добычу, гордясь, и на труд необъятный взирает.
Дуб, который давно позабыл о юности нежной
[81],
в поле стоял меж холмов, обильной покрытый листвою
