640 не убоялся пойти навстречу погибели верной!
Нет, он с открытым лицом на пороге кирренского храма
встал и такими разжег священную ярость речами:
«Не по приказу, Фимбрей, к жилищам твоим не с мольбою
я прихожу: мне честь и сугубая доблесть внушили
в этот отправиться путь, — я тот, кто убийством осилил
смертную нечисть твою; Аполлон, ты в облаке мрачном,
в свете губительном дня и в черном поветрии неба
злобного ищешь ее, неправый, — но пусть даже лютый
дорог зверь великим богам, людская ж для мира
650 смерть дешева, и столь безжалостно гневное небо, —
Арги-то терпят за что? Лишь я, о бог наилучший,
голову должен лишь я подставить року; ужели
по сердцу больше тебе, жестокий, безлюдными видеть
кровли жилищ и поля, скорбящие о землепашцах,
сгибших в огне? — Но речью зачем удержать я пытаюсь
жала и руки твои? Ждут матери, я же исполнил
то, что хотел, и твою вполне заслужил беспощадность.
Что же, достань стрелу и, лук напрягши звенящий,
славную душу отправь в обитель смерти, но тучу
660 бледную, ту, что грозит инахийскому Аргосу свыше,
прочь, покуда я жив, отгони». — На достойных взирая,
рок милосерд. Удержал распалившегося Летоида
стыд пред убийством. Смирясь, он мужу печальную почесть —
жизнь подарил; а с наших небес тотчас разбежались
черные тучи. Порог изумленного Феба оставив,
ты, прощенный, ушел. — Священные эти уставы
[98]чтит торжественный пир ежегодно, и новый смиряет
фебовы храмы почет. Вы случаем не заходили
в них — из ваших краев? В Калидоне, я знаю, Ойнея
670 партаонийский очаг — коль верные нас достигали
слухи — достался тебе. А ты нам поведай, откуда
в Аргос пришел, — как раз для бесед подходящее время».
Но опускает лицо, опечалившееся внезапно,
долу исменский герой, за Тидеем израненным молча
искоса взглядом следит и нескоро молчание рушит:
«Чтущему ныне богов, тебе вопрошать не пристало,
род мой каков, из какой я земли, откуда струится
дедовской крови черед: средь праздника вымолвить стыдно.
Но — коль торопит тебя забота узнать о пришельце —
680 Кадм — начало отцов, земля моя — марсовы Фивы,
а родила Иокаста меня». — Адраст же, радушьем
движимый — он ведь узнал пришельца: «Известное, — молвит, —
что же скрывать? Мы знаем: молва до Микен докатилась, —
путь недалек. Престол, безумье и взор посрамленный
знает и тот, кто дрожит под солнцем арктийского неба,
тот, кто на Ганге живет, в Океан, под закатами черный,
входит; и если кого оставляют на бреге неверном
Сирты
[99], — то знает и он. Крушиться не нужно и беды
