вот он, комок окровавленных перьев, очередь в воскресенье;
вот белка, хвостатый ребенок, бросается с дерева в синий,
кипящий соцветьями воздух, фрактальный хрусталь весенний.
и в материковых снах со стекающим с неба цветом,
выгнуты аурой, переходящей в фугу, минуя припадок,
мы подобны прекрасным жукам, живущим на оба света,
с лимфой, полной теней, с глазами как черная радуга,
как слюдяное окошечко, что красным керосиновым языком
рассказывает забытье с облаками яростными, рычащими
над землею, вполне безжизненной, где не началось ничего
и уже ничего не кончится, пока не померк рассказчик.
вот и эта часть света, браза, становится частью тьмы,
солнце спит у себя в норе, под неровной корою будней -
сплошь ходы да укромы, а пойдешь, как на свет, на смысл -
пропадешь из людей, а точней, там людей не будет.
2008
любовь слепа словно птица с отрезанной головой
словно дерево одетое молнией выжженное на сетчатке
разноцветные гуморы движутся в теле сделавшимся толпой
еле связанных человеков убогих непропечатанных
в голове ни царя ни властей ни престолов ни сил
заметает ли светом стальной паутиной углы одиноких
гулких каменных изб многоярусных нор где висит
самоцветный паук раскаленной слезой восьмиокой
поменяйся с тенями и сказками тихо шурши по углам
пока в центре горит сто какая-то серия вечности или лусия
говорит все равно что альберто и оба идут по углям
безутешно красивые
2008
товарищ, мы едем далёко, далёко от этой земли
говорилось же: речь - упражнение в тишине,
наступающей после слов, поющей железным эхом,
тебе нечего мне сказать, и услышать тебя мне не-
чем, как немотою сквозной, слабоумным смехом.
многопалое пламя машет руками внутри земли
под колодезной, воглой, беспамятной темнотою,
нас сотрут вот здесь, а нарисуют уже вдали,
проигравших в деталях, хотя посмотри - не стоит
ни один человек ни любое их множество ни
упоминанья, ни собственной речи в дикой
тишине за границами боли, а глянут вниз -
что иван им, что табурет, что тигор.
вот и рисуют нас, забывая то этих, то тех,
с лишними головами, членами, с лампочками в глазах,
с заштрихованной памятью, стоящих на пустоте
с деревьями и домами, и яростным небом за.
2008
Слоящийся как дым, такой же серый шепот:
из дома выйдешь, оглянешься - уже в топкой
земле по крышу он, и сверху дерева.
Как невысокий холм, где ни жильцов, ни духов,
ни памяти в камнях. Потом вот так же рухнут
и оплывут любовь, потом отец и мать,
отчизна хищная, и это я и то,
