побазарить за жизнь, что все тяготы мля, да лишенья,
да отсутствие денег и децтва щасливова типа.
Ночью в городе глуше, но только намного быстрее
звуки, черные думки, теченье реки под мостами.
Ярко-розовый кролик с усиленною батареей
правит черной ладьей, что уже никуда не пристанет.
И под синим стеклом по кисельной реке амнезийной,
по морям из расплавленных руд глубоко под землею
где сплошной горизонт самоцветный, с ужасною силой
кролик гонит ладью в никогда, никуда золотое.
2007
Милая, помнишь? - тот фильм про серебряный, зимний лес,
с людями, режущими друг дружку на фоне хрустальных видов,
под прекрасную музыку, с ангелами, спрыгивающими с небес
в сапогах из младенческой кожи, в одеяньях из перьев бритвенных.
И когда ветер уже поднялся, и жизни осталось на один укус,
а красота взяла нас в кулак и стала медленно стискивать,
главный герой всех предал какому-то неведомому врагу,
уронил дрючок и ушел в темноту, в бессмысленное
помещенье с рядами кресел, где с высокой пустой стены
вертят конусы света четыре огня совиных, а мы с тобою
идем по проходу, и дальше, и смотрим с той стороны
на квадратную тьму, стрекочущую, спокойную.
2007
какой-нибудь царьград, где караван бредет
почти полмесяца предместьями; где житель
выходит на базар спросить, который год,
и что за государь на новой меди выбит.
уронишь уголек - пройдет сезон, другой -
ну выгорит чего, а там дожди потушат,
а там умрет и слух, точнее звуковой
барьер уже не даст все вести переслушать.
захватчики, войдя, успеют поседеть,
забыть родной язык, отдать детишек в школы...
какой-нибудь царьград, с огнями в высоте,
с монетами, где царь, гад в чешуе тяжелой.
2007
люди горят как сырые дрова - неохотно, вонюче.
хочешь маяк - а получится дрянь, крематорий.
сеешь разумное с добрым, а им не ужиться - получишь
вечную пустошь, где лишь белена да топорник -
ржавый, тяжелый цветок, тихих дум плотоядная флора.
вздрагивать поздно - понятно же, кто кого срубит.
думай, что ветер окажется сильным, а небо просторным
ровно настолько, чтоб кануть в нем, синем и хрупком.
2007
земля как пустая раковина поющая в темных далях
в струящейся слушающей посверкивающей глубине
с молчаливыми ртутными прочерками и стаями
зодиакальных животных составленных из огней
а единственный звук и тот обещание зрячей боли
вот мгновенная синева колючая горсть золотых светил
и долгий выдох опять уходящий в простую голую
безъязыкую ноту слышимую почти
