На нас влияет род занятий,
просхожденье и семья.
Талант угрюм и непонятен,
а гений весел, как свинья.
Когда она бежит, большая,
и лезет рылом, где нельзя,
то мир молчит, свинью прощая,
поскольку ей - своя стезя.
1996
Любое утро. День стоит как сцена.
На пыльном заднике написан океан.
Возможны буря, град. Землетрясенье
отчасти вероятно. А пока -
любое утро. Рядом, в беспорядке -
растительность, ландшафт, заводы, высший свет,
сельхозработники, дербанящие грядку -
все это движется. Очарованья нет.
Любое утро. Действия, явленья.
Господь, спускаясь вниз с колосников,
подхватывает фразу. Поколенья
друг с другом говорят. Им нелегко.
Любое утро. Стало быть, туман
вновь раздвигается, и, втянутый в воронку,
не зная ничего, вращается шаман
еще одной необходимой шестеренкой.
Хася гы, мнгхаля нгы,
хання, марха, мархара.
Энбенчиме - тембенчи,
кара дунгыз, юлдуз утлар:
Уильям, бе-бе-бе, Уильям.
1996
Напрасна кокарбоксилаза...
Напрасна кокарбоксилаза.
Я мертв. Я ощущаю смерть.
Я знаю - тело станет глазом,
раскрытым в замогильной тьме,
и в нем не отразится Бога
и семиярусных планет,
огня, покоя, козлоногих,
крылатых, татя на коне.
Нет. Но я знаю, что однажды
мы, без имен, сойдемся вновь,
чтоб раствориться - каждый в каждом.
И мы почувствуем любовь.
Вновь, превращаясь в пароходы,
жуков, зверей и ковыли,
мы ощущаем всенародный
влюбленный взгляд из-под земли.
1996
Душа совсем не ест еды...
Душа совсем не ест еды -
она еды не понимает,
а плоть не ведает беды,
три раза пищу принимая.
Когда душа желает петь,
поскольку день уже сверкает,
то тело в рот пихает снедь,
для песни выход затыкая.
Душе с утра маячит рай,
а тело, лишь восстав от ложа,
о каше думает с утра -
о каше с воткнутою ложкой!
Когда ж душе полночный мир
вот-вот ответит на вопросы,
то тело тащится в сортир
с газетою и папиросой.
Се, доборовшись до конца,
отлучены от снов и брашен -
душа обрящет небеса,
а тело пыльный гроб обрящет.
1996
1 (Совпадение дат напоминает второе причастие...)
Совпадение дат напоминает второе причастие.
Первое было как за день до чуда, которого не произошло,
а последующие проходят с ощущеньем участия
в безнадежном мероприятии. Тебе вручают весло
и ты каменеешь на год и другой, тем не менее,
слепо шагая, как библиотекарь среди броненосцев и обезьян,
ощущая течение времени, но не изменения
внутри, и, пожалуй, глубже. Такая уж нам стезя.
В тебе все тот же ребенок. Он прослушал курс биологии,
а его мама и папа - адвентисты седьмого дня.
Ему холодно, жарко, он заложник стоматологии,
