Иехошуа изменился. Уже не тихий, а гневный, и, внезапно, яростное бешенство прошлось по его телу, отчего он весь натянулся и побелел лицом.
«Ты ничего не знаешь», тихо произнес он, «старик». А затем его голос взлетел пронзительным криком: «Ты ничего не знаешь, ты ничего не знаешь. Ты. Ничего. Не. Знаешь!», и он схватил горшок со стола и разбил его о пол.
Других детей не было тогда в доме. Они не увидели произошедшего. Иосеф и Мириам смотрели на разбитые осколки. Иехошуа в свою очередь смотрел, раздувая ноздри и неморгая глазами, на отца, а потом бросился к двери. Прошло три дня, когда он вернулся.
Он разговаривал сам с собой. Или слышались ему голоса. Или демонов. Только иногда, и не всегда — так говорила она другим детям, когда те жаловались. У него не бывает так все время. Он был занят учебой, объясняла она. Он учил слова Торы, чтобы они запомнились ему неискаженными и цельными. Разве это не стоило похвалы? Иосеф смотрел на него, как на чужака. Не на сына, а как на странного взрослого мужчину, кого они беспричинно приютили.
Споры становились все злее и злее. Наступил день, и если честно — она чувствовала, что его приход, когда Иехошуа ударил в гневе Иосефа. Иосеф сам спровоцировал его, скорее всего. Критичным тоном, раздраженными словами. И Иехошуа поднялся со своего сиденья у огня и кулаком ударил отца по голове. Иосефу было около пятидесяти лет, а Иехошуа был молодым и сильным. Иосеф зашатался, почти упал. Иехошуа посмотрел на свою руку, не желая поверить в случившееся. А Мириам неожиданно для себя сказала: «Иосеф! Зачем ты так говорил с ним?» И какая мать не сделает так для своего сына?
После этого Иехошуа стал удаляться все дальше и дальше от их городка в пустыню, иногда на несколько дней. Он не нашел себе семьи, у него не было рассад для ухода или урожая для сбора. Когда он возвращался, он не говорил — кого он видел и чем занимался. А она вспоминала, каким очаровательным ребенком был он, когда протягивал ей свою ручонку и показывал ей ящерицу или невиданный им доселе папоротник, и она все пыталась понять, когда же она потеряла его.
И однажды, прошла неделя, потом другая, и он не вернулся. Месяц или два она все считала, что он умер там. Ей казалось, что вернулся скорпион, или его родители отомстили за смерть своего отпрыска. Ее рука болела старой раной, и она думала, что это был знак ей.
Она и Иосеф поссорились из-за этого.
«Почему ты все время так груб с ним?» говорила она, и, хотя знала в глубине сердца, что не было ответа, она не могла остановиться. «Почему ты не мог быть с ним добрым?»
