- Вы всякий раз даете себя вот так околпачить, дорогой мэтр?
Лежанвье нахмурил брови:
- Простите?
- Тот, второй, который дожидался моего ухода, чтобы ворваться к Габи и сделать свое черное дело, оставив все улики против меня, - вы действительно поверили в его существование?
- Разумеется, - ответил Лежанвье.
- Когда вы заставляли Мармона и Ван Дамме отказаться от своих показаний, упирая на близорукость одного и на тугоухость другого, вы вели честную игру?
- Да.
- И когда подняли инспектора Бефа на смех, это было искренне? Вы действительно сочли его бездарью? Вы не пытались вешать присяжным лапшу на уши?
- Нет.
- Короче говоря, вы с самого начала поверили в мою невиновность?
- Да, иначе я не стал бы...
- Вот придурок! - сказал с восхищением Лазарь.
Постепенно адвокат начал воспринимать и свет настольной лампы, и тиканье часов, и чернильный запах, исходивший от бювара.
- Оклемались, дорогой мэтр? - сердечно осведомился Лазарь. Держите-ка, это одна из тех розовых пилюль, которые вы то и дело таскали из жилетного кармана во время процесса. Глотайте!.. Вам получше - или, может, вызвать врача?
- Не надо никого вызывать. Отодвиньтесь.
Лазарь покорно уселся в свое кресло.
- Рассердились?.. Ну конечно же... Мне бы следовало сначала подготовить вас, а не рубить вот так сплеча. Заметьте, дорогой мэтр: когда вы посоветовали мне поискать другого законника, я и пальцем не шевельнул, чтобы вас удержать. Тут вы обязаны отдать мне должное. Вы уже собирались уходить, но напоследок спросили, я ли убил эту чертовку Га-би, и...
- Вы ответили "нет".
- Это же золотое правило: "Никогда не признавайтесь!" Или мне надо было признаться, пообещать вам, что я больше так не буду?.. Кто из нас двоих рисковал головой?
- Лично я признался бы.,.
- Pereat mundus, fiat justitia [Пусть погибнет мир, но да свершится правосудие (лат.)], верно? И сколько я получил бы за свою честность - это еще при условии, что мне удалось бы ускользнуть из лап Дейблера? Лет двадцать?
- Может быть, меньше, если бы вы признались мне во всем.
- А может, больше? Адвокат промолчал.
- Как-нибудь в следующий раз! - усмехнулся Лазарь. "Мерзавец! Гнусный негодяй!" - подумал адвокат.
Его преступление нельзя простить. Габриэлла Конти, которая была старше его на двадцать лет, ухаживала за ним как мать. Обманутая, поруганная, она совершила лишь одну ошибку: прекратила снабжать его деньгами.
А он прекратил ее существование, перерезав ей горло.
