После четвертого гудка на другом конце провода ответил мужской голос:
— Кто говорит?
— Это барон Джованни Линори?
— Да, это я, но кто говорит?
— Я хотел вам сообщить, что ваш сын Миммо сегодня вечером плохо себя почувствовал. Не ждите его. Сегодня он домой не вернется.
Барон Линори сменил тон, голос зазвучал агрессивно.
— Да с кем я говорю? Где находится Миммо?
— А ну-ка давай на два тона ниже, мне не нравится, когда так громко орут!
Голос вновь зазвучал спокойно, уступчиво:
— Что я должен сделать?
— Ты, барон, сам прекрасно знаешь, что надо сделать.
Павильон находился в конце 125-й улицы, на самом берегу Гудзона.
Картины, керамика, статуи, драгоценности были выставлены у последней из ржавых решетчатых опор, на которых держалась железная крыша этого павильона-ангара. Стулья для немногочисленных приглашенных были расставлены подле горы ящиков, отгораживавшей пространство для торгов. Ведущий аукцион внимательно следил за предложениями. За спиной у него на мольберте красовалось полотно «Усекновение главы Святого Павла» предположительно кисти Караваджо.
Калоджеро Барретта словно нехотя поднял руку. Движение к тому же затруднял синий блейзер из блестящей ткани, с трудом вмещавший его широкие плечи и толстый живот.
Аукционист заметил вытянутую руку и кивнул:
— Триста пятьдесят.
Пожилая дама с маленькой сумочкой на коленях посмотрела на Барретту и тоже подняла руку. Аукционист указал на нее:
— Четыреста тысяч, господа.
В глубине ангара показался Мазино. Пробравшись между стульями, он подошел к Барретте. Сел рядом и наклонился к старику:
— Желаю доброго здоровья, дон Калоджеро. Барретта узнал его и улыбнулся, расцеловал Мазино в обе щеки, как сына.
— Мазино, мне тебя очень не хватало. Как прошла поездка? Расскажи-ка.
Мазино снял очки и принялся протирать стекла платочком.
— Я встретил нашего общего знакомого. Передал ему привет от семьи.
— И что он сказал?
— А что он мог сказать? Так обрадовался, что у него дух перехватило.
Барретта легонько похлопал его по колену.
— Молодец, Мазино, молодец. На Сицилии будут довольны.
Аукционист окинул взглядом зал и помахал в воздухе молоточком.
— Семьсот тысяч долларов… Раз… и два… и три… Продано!
Потом налил себе воды промочить горло и увидел мужчину атлетического сложения, в пиджаке и при галстуке, приближающегося к нему решительным шагом.
Подойдя, незнакомец что-то шепнул ему на ухо. Аукционист отошел в сторону. Мужчина взял микрофон.
— А теперь, господа, после «Усекновения» Караваджо еще одно произведение искусства, представляющее большой интерес, хотя и очень маленькое по размеру.
