захочешь, допоздна носиться по всей квартире, и не выйдет из‐за плотной двери мама и
не скажет: «Вы мешаете работать». И не появится следом папа. А уж после его вопроса:
«Вам что сказали?» ‐ обязательно притихнешь.
Вася и сам не сознавал, что его утомляла эта строгая жизнь. Поэтому он сегодня так
разгулялся на свободе, хотя пора было обедать,
У подъезда он отдал бабушке лыжи и показал большим пальцем и всей рукавичкой
какую‐то крохотную величину:
‐ Я еще сто‐о‐олечко погуляю.
‐ Погуляй трошки, ‐ согласилась бабушка.‐ Пока щи разогрею.
Замирая от одиночества и свободы, Вася стал карабкаться по высокой куче досок на
кирпичную стенку, которую выкладывали во дворе летом и забросили зимой.
По вечерам, забираясь дома на подоконник, Вася с завистью видел, как носятся по
ней ребята, кидаются снежками и галдят так, что слышно сквозь замазанные окна на
четвертом этаже.
Двор только к вечеру наполнялся ребятами, возвращавшимися из детсада и школы, но в эту пору Вася уже сидел дома, нагулявшись за день. В школу его не взяли потому, что
восемь лет ему исполнится только весной, а в детсад их с Элькой не приняли из‐за того, что у них есть бабушка.
Вася влез на стенку и с опаскою распрямился в рост. Она оказалась узкой, да еще и
скользкой от слежавшегося снега. Стоило чуть отойти от того места, где была привалена к
ней куча досок, как с обеих сторон стенка отвесно уходила из‐под ног, и если посмотреть
вниз, то кажется, что сам так и покачиваешься то в одну, то в другую сторону.
Готовый упасть и навсегда разбиться, испуганно открыв рот, в который сейчас же
набился ворсистый шарф, Вася побежал по кирпичной дорожке, ухватился с разбегу за
выступ, где стенка поднималась ступенькой, и победно оглянулся.
Было по‐прежнему безлюдно. Два дома, ограждающие двор, студено глазели
белесыми окнами, а там, где они смыкались, пусто зияла арка‐тоннель, ведущая на улицу.
Вася присел на выступ и тоскливо посмотрел на преодоленный путь: ведь надо
обязательно бежать обратно; для себя он уже пробежал, для себя больше не хотелось
бегать, а вот все равно надо. Хоть бы кто появился да увидел, как он бегает.
Пальцы в рукавицах замерзли, ресницы заиндевели до того, что как моргнешь, так
они слипаются.
В тоннеле завиднелись две темные фигуры. Сердце встрепенулось, но тут же замерло
от ужаса. Вася увидел малахаи, опушенные лохматым мехом, с тремя ушами, из которых
одно сзади спускалась на шею; темно‐желтые лица, так туго обтянутые кожей, что
