карточек, помаргивая, виновато поглядывая на Лиду. Семен Сенк стоял посередине избы
между скамейками, расставив ноги в огромных пимах, и раздумчиво покачивал в руке
толстый потрепанный портфель. Он был хранителем всего достояния выездной редакции‐
бумаги, блокнотов, карандашей, конвертов.
А Лида никак не могла решиться на что‐нибудь, ей всегда было трудно
предпринимать какое‐либо действие, непосредственно вмешиваться, давать указания. Ей
всегда было легче в одиночку, на бумаге выразить свои мысли и чувства протеста или
одобрение.
Лида опустилась на ковязинскую табуретку и отвернулась к оконцу, представляя
себе, как там, на дворе, бобровские исполнители выталкивают в спину людей из теплых
изб на мороз.
К черному квадрату оконца, подернутому сизым налетом, прилип снаружи какой‐то
белый кругляшок.
‐ Ой, что это? ‐ вскрикнула Лида, всматриваясь. Но когда подошла к окну, то
кругляшка уже не было, только показалось, будто за стеной поскрипывает снег.
‐ Ходит кто‐то, ‐ отозвался Корытков. ‐ Уж не Бобров ли одумался? Нет, мимо
побежали.
‐ Дожидайтесь, такой одумается ‐ сказала Лида, вспыхивая ненавистью, и вернулась
к столу ‐ Семен, давайте бумагу и карандаш. Заголовок, товарищ Корытков, вы уже
придумали: «Из огня да в полымя». Только, знаете, вам обоим придется ехать в город ‐
сразу, как напишем, Почты дожидаться нельзя, надо немедленно поднять окружком и
редакцию.
От Кожурихи до ближайшей станции было километров тридцать, а там по железной
дороге до Новосибирска ‐ еще семьдесят. По сибирским масштабам это считалось чуть ли
не пригородом, но, тем не менее, добраться до города можно было только часов за
шесть.
Лида писала, ловила фразы товарищей, редактировала их на ходу и вкладывала в
общий текст, а сама продолжала соображать: «Рано утром будут в городе, часам к шести
вечера вернутся».
Скоро корреспонденция утонула в портфеле Сенка вместе с запиской секретарю
окружкома Москалеву, деловой запиской, без привета детям и без поцелуев.
Она представляла себе Ивана, исхудавшего, злого, бесприютного, и сомневалась ‐
еще возмутят ли его действия Боброва и Ковязина, ‐ и не могла заставить себя написать
хоть одно нежное слово. Она вспоминала, как посмеивался над ней Иван и по‐детски
радовался, будто выиграл пари, когда ноябрьский пленум ПК постановил всячески
преграждать и пресекать попытки проникновения кулаков в колхозы. Так окончилась
дискуссия, возникшая на ХVI конференции.
Господи она не меньше Ивана сознавала необходимость ликвидации кулачества и
