‐ Нет, не поэтому. Просто она гораздо старше меня.
Было простое и понятное правило, и вдруг оно ужасно усложнилось. Вася понял
одно: у коммунистов свои правила, они особые люди Они очень дружные ‐ совсем как
родные, и при встречах говорят друг другу «ты».
Все интересно! До чего ни коснешься, как узнаешь что‐то новое, будто весь мир
состоит из загадочных картинок, на которые мало посмотреть, а надо еще отыскать
запрятанное.
Папа уехал в Сибирь. Это было где‐то очень далеко, и все волновались, когда его
провожали. Бабушка плакала, а когда вернулись с вокзала в опустевший и печальный
дом, она сказала с длинным вздохом:
‐ Тихий он у меня. Куда ни пошлють ‐ так и отправится, и слова не вымолвит.
‐ Он поехал на самостоятельную работу, ‐ грустно сказала мама, облокотившись на
подоконник и глядя на улицу, как делала всегда, вечерами ожидая папу. ‐ Помните, он
был в Меловом вроде уездного предводителя дворянства? А теперь он вроде
губернатора ‐ первый секретарь окружкома.
Элька и та зажурилась, сидя на своей скамеечке в углу и поглядывая на взрослых
влажными глазенками. Васе вдруг стало так тяжко, так жалко себя и Эльку, что он сел на
пол рядом с нею и взял ее за руку. Элька, нисколько не удивившись, приклонилась к
нему. Он часто заморгал, сгоняя слезинки, а бабушка совсем расплакалась.
В Васиной жизни появилась пустота. Она забывалась за всякими делами, но не
исчезала совсем.
Теперь вечерами приходила домой одна только мама.
Это было по‐прежнему радостно, но тут же напоминало, что папы нет. За
воскресным обедом пустовало место, и не хватало в квартире папиного голоса. По
вечерам, когда Элька ложилась спать, а Вася мог еще часок посидеть. Мама стала пускать
его в свою комнату. Она лежала на кровати и читала, а он сидел за опустевшим папиным
столом и рисовал.
В длинных рассказах мамы Васю поразило одно: в Сибири ‐ тайга и в тайге люди
живут в чумах ‐ это такие палатки из звериных шкур. Вася рисовал тайгу. За спиной мама
спокойно шелестела страницами, у нее была маленькая лампочка возле кровати. А на
столе светила большая лампа под зеленым абажуром. В тени тускло поблескивали
медные колпачкичернильницы. Лист бумаги был белый ‐ белый, потому что свет падал
прямо на него.
Очень четкие линии оставлял карандаш на этой белизне. Весь лист надо было
зарисовать тайгой: это было нетрудно, только долго. Но в такой успокаивающей тишине, да еще оттягивая время от сна, Вася терпеливо добирался от низа листа до самого верха.
