Да здравствуют медведи! | страница 58



— Отвечайте же, на какой глубине было приказано держаться? Передал вам Шагин или нет?

— Что-то говорил насчет трехсот тридцати метров.

— Вызвать Шагина!

Шагин входит не скоро, с опухшим от сна, исполосованным лицом. Щурится, моргает, никак не возьмет в толк, чего от него добиваются. Наконец бубнит:

— Говорили, Петр Геннадиевич! Держаться трехсот тридцати метров!

— «Говорили, говорили», — передразнивает капитан, и тут выдержка изменяет ему. — Когда вы наконец научитесь технику уважать? — кричит он. — Интеллигенция называется! Рыбу вы ловите или время проводите?! Неужели каждый приказ вам нужно давать в письменном виде, едрена палка!

Штурманы стоят в ряд. Молчат. Шагин и Дзиган опустили глаза. И только Корев, виноватый больше всех, сохраняет невозмутимость, словно это к нему не относится.

Олег поглощен фишлупой. Но по его спине я вижу, что он едва удерживается от смеха, и изо всех сил стараюсь придать своему лицу отсутствующее выражение.

Метнув взгляд в мою сторону, капитан умолкает и, пройдясь по рубке, говорит уже ровным голосом:

— Лучше надо вахту нести… Идите отдыхайте… А вы, Михаил Емельянович, — он оборачивается к старпому, — разворачивайтесь обратно и постарайтесь к рассвету выйти на изобату триста сорок.

— Есть выйти на изобату триста сорок.

Мы разворачиваемся медленно — через каждые десять минут градусов на пятнадцать, чтобы не завернуть трал. И через час ложимся на обратный курс.

Темень за иллюминаторами начинает понемногу сереть. Свинцовый океан на глазах отделяется от белесого неба, как ночь ото дня. Обозначается горизонт, закрытый плоскими тучами.

Небо наливается печально-лиловыми, нежно-сиреневыми и пышно-розовыми красками. Солнце уже встало, но, точно красная девица, прячет лицо за занавесками облаков. Потом, потихоньку набравшись смелости, вдруг опускает к гладкой цинковой поверхности океана три ослепительных ноги-луча и медленно шагает навстречу судну.

Из сопровождающей солнце клочковатой, как жженая пакля, тучи падает кроваво-коричневый дождь. Верно, ветер сорвал где-то в Америке или в Канаде огромный слой плодородной лёссовой почвы и теперь прячет концы в воду.

Беда не приходит одна

Куток с рыбой одиноко лежит у слипа. Добытчики сгрудились у траловой лебедки.

Лебедчик второй смены Василь Тимошевич не успел вовремя затормозить, и «клячевки» с ходу влетели в лебедку.

Тимошевич стоит в стороне, повесив огромные кулаки. На его кирпичном лице такое отчаяние, что я отвожу глаза.