За иллюминаторами черная глухая ночь. Далеко на горизонте ныряют огни траулеров. Мерно молотят приборы, тускло светят шкалы и циферблаты. Привычно качает легкая волна.
Трал на грунте, и картушка, словно привороженная, ходит чуть влево, чуть вправо. Ноги наливаются тяжестью. Прислоняешься к поручням спиной, потом садишься на них, как птица на насест. Подбородок касается груди…
В ужасе распахиваешь глаза: картушка по-прежнему ходит чуть влево, чуть вправо. Прошло всего секунды три-четыре.
Так и в самом деле недолго уснуть.
Дзиган выходит из штурманской рубки.
— Разбудите-ка старпома и, — он улыбается, — не будете ли вы столь любезны заодно поднять и акустика?!
Слава богу, прошло два часа! Впереди еще четыре. Но пока можно оставить на несколько минут проклятую картушку, размять ноги.
Ночью уловы меньше, чем днем. С наступлением темноты основная масса окуня поднимается над грунтом — «совершает суточную миграцию».
Олег входит в рубку заспанный, взлохмаченный и сразу врубает «ладар». Днем, когда окунь тонким слоем плотно лежит на грунте, эхолот не может отличить его от дна. И поэтому на окуне акустик работает ночью.
На самописце над черной линией грунта хорошо видна серая изломанная полоса. В динамике эхолота между двумя ударами — посылкой и отражением — слышится шорох, словно через лист бумаги протягивают металлическую проволоку. По толщине и густоте этой серой полосы, по продолжительности и громкости шороха, по форме и размерам фигур на экране фишлупы Олег пытается отличить окуня от планктона и медуз, определить размеры и плотность стада, чтобы к утру, когда окунь снова сядет на дно, можно было вывести судно к месту наибольшего скопления рыбы.
Ровно в четыре на вахту заступает старпом. Новый сатиновый костюм — такие получили все штурманы и механики — едва сходится на его грузной фигуре. Узкие монгольские глаза под разлетными густыми бровями придают его круглому лицу непроницаемое выражение. С матросами он разговаривает отрывисто, строго по уставу. Исключение составляет Катеринов, да и то после вахты.
Корев и на промысле упорно продолжает объявлять подъем и отбой, завтрак, обед и ужин, хотя на рыбацких судах это не принято — когда одна смена встает, другая ложится спать, и в столовую сами будят друг друга.
«Может, будем и в гальюн давать команду?» — съязвил однажды стармех под одобрительные усмешки матросов. Корев промолчал — как-никак стармех второе лицо на судне после капитана. Но сразу учуял в нем ненавистный дух рыбацкой вольницы.
