— После того как я узнала, что принц не только в нашем мире, но и в прошлых и в будущих рождениях любил и будет любить вас, я привязалась к вам больше, чем к кому-либо в этой стране, — сказала императрица. — Но я опасалась враждебных глаз, корила себя за то, что зашла слишком далеко, и с вами не говорила. Сейчас вы бесповоротно решили возвратиться домой и очень страдаете. Мне вас стало жаль, но я сама нахожусь в затруднительном положении.
Она держалась и говорила с Тюнагоном не как с посторонним человеком, было видно, что она расположена к нему. Казалось, что ее блистающая красота заполняла все помещение. Мог ли Тюнагон скрыть свое волнение? Взяв наконец себя в руки, Тюнагон отвечал чрезвычайно почтительно, в его словах невозможно было заметить какую-либо вольность.
— О моем происхождении вы, должно быть, слышали, — продолжала императрица. — Мать моя живет в Японии. Как-то к нам оттуда прибыл достопочтенный монах, и я велела спросить у него, не слышал ли он что-нибудь о ней. Он знал, что она стала монахиней и поселилась на горе Ооути[154]. Когда он собрался возвращаться на родину, я попросила его передать моей матери письмо. Я думала: «Если она еще здравствует в нашем мире, он, несомненно, передал ей мое послание». Этот монах производил впечатление заслуживающего доверие, но определенно я ничего не знала. Я не надеялась, что в дальнейшем смогу посылать весточку в вашу страну. У меня к вам просьба. Дело это трудно выполнимо, но обязательно постарайтесь разыскать мою мать и передать ей вот это. Сюда то и дело приезжают люди из Японии, пришлите мне с ними известие о ней. Если же она покинула наш мир, напишите об этом и возвратите эту коробку
Она пододвинула к Тюнагону довольно большую коробку для писем из аквилярии и горько заплакала. Молодой человек чувствовал к ней такую же любовь, как в далекую весеннюю ночь. Он сам не мог оставаться спокойным. Сделав вид, что скорбит о непостоянстве нашего мира[155], он проливал потоки слез. Кое-как овладев собой, он ответил:
— Если в пути по неверным волнам боги сохранят мне жизнь, я, как только прибуду на родину, сделаю все, что будет в моих силах, чтобы разыскать вашу мать и передать ей письмо, а ответ ее обязательно привезу сам, несмотря на то что два раза в Китай никто не ездит. А если вы ничего не получите, это будет значить, что я не доехал до Японии и на полпути погиб в морской пучине.
В Японии не принято говорить о чувствах мужчин и женщин друг к другу, и на родине Тюнагон даже не заикнулся бы перед императрицей и прислуживающими дамами о том, что у него на душе. Он подумал, что в Китае порядки были менее строгими, но тем не менее не решался заговорить о своих чувствах. Он ощущал себя глубоко несчастным. Улучив мгновение, когда принц куда-то отошел, а прислуживающие дамы беседовали друг с другом, он очень тихо, сделав вид, что бормочет что то сам себе, произнес перед занавеской:
