обладал чудодейственной силой, и отправился туда. «Дай мне только еще раз увидеть императрицу», — молил он.
Во сне он увидел человека, по-видимому священника этого храма, который в сияющих одеждах, излучая благодать, приблизился к нему и произнес:
— Не посторонним взглядом,
Вблизи увидишь,
О чем взываешь.
Судьба в былых мирах
Связует жизни.
Тюнагон проснулся. Сколько ни думал, он не мог догадаться, что значил этот сон.
В то время императрица получила важное откровение[115]. Каждый раз, когда она должна была ехать в Янчжоу[116], грудь ее стесняла тревога, и императрица теряла сознание. Поэтому она, плача, просила разрешения у императора не являться во дворец; мол, лучше государю знать, что она жива, чем стремиться к непосредственным встречам и слышать о печальных намерениях, которые глубоко проникли ей в душу. Таким образом, императрица оставалась в Хэян, но существование ее не было спокойным. Она жила в страшном мире, непрестанно беспокоилась, что с ней в конце концов будет, и тайно обращалась к гадателям, известным в то время своей мудростью. Они в один голос твердили: «Вам надо уехать из дворца, в котором вы ныне находитесь, и выдержать строгий пост».
В Китае императрицы пользуются большей свободой передвижения, чем в Японии. Государыня отправила сына в столицу, а сама, объявив, что будет в полном уединении поститься, тайно перебралась в Шаньинь в сопровождении всего лишь нескольких близких прислужниц. Это местечко было в одном дне пути от ее жилища в Хэян.
11
Тюнагону захотелось посетить места, где в былые времена жил Ван Цзыю[117], который в лунные ночи катался на лодке, наслаждаясь музыкой и сочиняя стихи, и он отправился туда. Ночь была прекрасна, луна в дымке казалась необыкновенно красивой, повсюду благоухали цветы.
«Точно такое небо было и у меня на родине», — подумал молодой человек. Может быть, кто-то в Японии, глядя в ту ночь на луну, вспоминал о нем[118]. В такие ночи он принимал участие в исполнении музыки в императорском дворце, а в прошлом году, весной, в прекрасную лунную ночь, он явился с прощальным визитом к принцу Сикибукё, и тот сожалея о предстоящей разлуке, сложил стихотворение о луне, уплывающей на запад. О многом вспомнил Тюнагон и не мог сдержать слез.
«Луна сквозь дымку
Льет тусклые лучи.
Когда увижу
Ночное небо,
Которым раньше любовался?» —
сложил он.
Погруженный в думы, ехал он вдоль реки. Время от времени он различал какие-то дома. На берегу росли сосны и вишни. Под одним деревом стоял, опираясь на железный посох, глубокий старец в шапке и любовался сквозь цветущие ветви сиянием луны. Старец казался богом, как их изображают на картине. За ним стояла девочка в прическе
