, но грудь у Тюнагона сдавило. «Это он», — думал он, разглядывая принца. Его охватила печаль, и слезы полились из глаз. Принц тоже изменился в лице. Он заговорил об обычных вещах и не выражал своего волнения, однако помнил, кем он был раньше, и глубокие чувства, охватившие его при встрече с сыном, описал в стихах, которые передал Тюнагону
[83]. Как тот ни старался, он опять не мог удержать слез.
В ответных стихах Тюнагон написал: «Отправясь в далекий путь, сквозь волны облаков и волны тумана[84], разлученный новым возрождением[85], вижу иной лик, но привычной любовью наполнилось сердце, и я забыл дорогую родину».
Когда принц прочитал стихи, полные столь глубокого чувства, он тоже заплакал. В Японии, видя, как печалилась и тревожилась за него мать, Тюнагон упрекал себя: «Почему я задумал отправиться в Китай?», а в течение всего долгого плавания со страхом думал: «Что же со мной будет?» Но в тот миг он сказал себе: «Если бы я не решил встретиться с ним, моя душа никогда бы не прояснилась». Стоя перед принцем, он чувствовал, как все мучения его утихли.
Принц был глубоко растроган, но перед посторонними ничем не выдавал своих чувств. Тюнагон думал: «Он так красив, что внушает страх».
Мать принца была в фаворе, государь беспредельно любил сына и начинал беспокоиться, если не видел его даже малое время, поэтому принц не мог оставаться долго в Хэян, где спокойно проводил время; но ему все время хотелось наслаждаться общением с Тюнагоном, и под тем или иным предлогом он часто уезжал в свой дворец.
Однажды в середине восьмого месяца Тюнагон вечером находился у себя. Он с тоской вспоминал родные места и, подняв занавесь, лежа, пристально смотрел на деревья в саду. Его сопровождавшие тоже думали о японской столице и переговаривались между собой, а один из них, человек тонкого ума, сложил:
— И стрекотанье цикад, и запах цветов,
И шум ветра в соснах —
Все точно такое же,
Как осенью
В нашей стране.
Остальные, что-то мыча с закрытыми ртами, пытались сложить в ответ. Через некоторое время Тюнагон с улыбкой произнес:
— Это действительно так, но в Китае многое поражает.
Все отчего-то смутились, а Тюнагон медленно продекламировал:
— Казалось бы, та же на листьях роса,
Тот же туман,
И крик оленя такой же,
И так же гуси летят
По шири небесной...
Сопровождавшие его больше не пытались сложить что-то свое, а только повторяли стихотворение Тюнагона.
