Пускаясь в путь, Тюнагон представлял, что плавание в далекую страну будет опасным, но — не оттого ли, что его стремление выполнить долг перед отцом[68] было глубоким? — ни разу их не настигла буря, и казалось, что, следуя желанию путешественников, корабль гнало попутным ветром.
Мореплаватели прибыли в Китай, в местечко Вэньлин[69] в двадцатый день седьмого месяца. Они поплыли дальше и остановились на ночлег в Ханчжоу. Вид бухты, в которой находился порт, веселил душу, но Тюнагону вспомнилось озеро Бива, храм Исияма, и он почувствовал безграничную печаль и любовь к Ооикими.
— Воспоминанье храню
О родной стороне —
Двух фигур отраженье
В светлых водах Озера Нио
[70] , —
сложил он.
Оттуда они поплыли в ...[71]. Городок с множеством домов путешественникам очень понравился. Люди выходили на улицу посмотреть на проплывающих мимо японцев и переговаривались между собой. Выглядели они удивительно. Корабль остановился в местечке, которое называлось Лиян. Оттуда путешественники поднялись на гору Хуашань: высокие пики, глубокие долины, повсюду страшные пропасти.
Тоска охватила Тюнагона, и он произнес:
— «Синие волны, путь далек, облака на тысячу верст..»
А сопровождавшие его начитанные люди, проливая слезы, продолжили:
— «Белый туман, глухие горы, где-то в одиночестве поет кукушка»[72].
Когда, перевалив через гору, путники подошли к заставе Хань-гу, солнце уже село, и им пришлось ночевать возле заставы. Кто-то из путешественников спросил: «Правда ли, что эта застава открывается, когда начинают петь петухи?» Один из сопровождавших Тюнагона был по-детски легкомыслен. «Ну-ка попробуем», — сказал он и начал кукарекать. Издали ему ответили петухи, и стражники на заставе, проснувшись, открыли ее. «Недопустимое ребячество!» — заворчали они. Тюнагон засмеялся: «Очевидно, ему вспомнилось происшествие, бывшее когда-то на этой заставе»
