Это ранение я назвал легким, поскольку менее чем через неделю после первой операции был уже на передовой.
Надо сказать, что голове моей досталось, как говорят, «с лихвой». При одной из тяжелых контузий, очнувшись, пощупал ее — мне показалось, что она мягкая: пальцы вдавливаются как в спущенный футбольный мяч. Дивизионный врач сказал, что это связано с потерей чувствительности в пальцах рук от контузии головы и спины. Работа пальцев скоро восстановилась, но голова еще долго болела. Вторая тяжелая контузия головы и спины произошла во время атаки по заболоченному полю. Я находился в мелком окопчике, когда почти рядом со мной разорвался крупнокалиберный снаряд. Он глубоко вошел в мягкую землю, поэтому ни один осколок меня не задел, зато я пострадал от взрывной волны и падавших на меня крупных комков земли. Очнулся, когда мое подразделение уже ушло далеко вперед; подобрали меня санитары. От такой контузии у меня была повреждена перепонка левого уха и долго не действовала левая рука. До сих пор я туговат на левое ухо, и оно более чувствительно к простудам. Рука стала действовать через несколько недель после контузии, но еще долго (даже несколько лет после войны) в плохую погоду она отнималась или болела.
Однажды контузило близко к уху пролетевшей пулей, выпущенной противником из снайперской винтовки с очень близкого расстояния. Я стоял на перекладине полуразрушенного сарая и через небольшое отверстие, сделанное мною в соломенной крыше, корректировал минометный огонь моего подразделения. Я свалился с перекладины как мешок. К моему счастью, на полу лежало много соломы с крыши этого сарая. Зато при наступлении мы увидели «плоды» нашей «работы» — подбитый нами танк и несколько убитых, как мы их называли, «фрицев».
Особенно памятен для меня день 27 мая 1944 года. Полки нашей дивизии держали в окружении Ковель. Наша минометная рота находилась западнее города. Накануне я был в ночном дежурстве. Рано утром от города послышались три пушечных выстрела, и над нами разорвались три снаряда с оранжевым дымом. Мы поняли, что это сигнал противника к атаке. Тут же к нам с тыла полетели танковые снаряды, один из которых попал в нашу соседнюю огневую точку, начисто выбив вместе с минометом весь его расчет.
Одновременно с тыла в нашу сторону из невысокого леса направилась группа стреляющих по нам немецких танков. Оставив все, мы бросились бежать к реке Турье. Помню, что перед рекой, слева от нас на песчаном холме, была деревянная церковь (возможно, костел). Мы уже начали снимать брюки, как нас настигли немецкие автоматчики. Брюки были ватные, не на пуговицах, а на завязках, и мы ринулись в воду. К нашему счастью, на том берегу окопалась часть нашей пехоты, которая задержала автоматчиков, но берег оказался крутым и они не давали нам на него подняться. Мы просидели в воде до темноты. Спасибо ватным брюкам: они, хотя и немного, но тепло сохраняли. Тогда немало наших бойцов, убитых и раненых, ушло под воду; Турья унесла их вниз (по течению). Оставаясь в воде по пояс, я залег за выступ отвесного берега. Это, возможно, спасло меня от пуль. Хорошо еще и то, что немцам было не до нас — они укрепляли осажденный город.
