Всего в боях я получил два ранения и четыре контузии. Особо тяжелыми оказались одно ранение и две контузии. После тяжелого ранения на Западном фронте почти пять месяцев (август — декабрь 1943 г.) лежал в госпитале г. Казани. «Легкое» ранение получил в «близком» бою также на Западном фронте осколком от ручной гранаты в лоб.
Это было до тяжелого ранения. Мы наступали в сторону Ельни. Роты стрелкового батальона, который поддерживали минометным огнем, короткими перебежками по полю достигли леса и углубились в него. На опушке этого леса мы, как тогда говорили, «окопались», установили минометы и приготовились к бою. В это время вдруг противник перешел в мощную контратаку. Роты, обтекая нас, стали быстро отходить. Скоро справа и слева на опушке леса стали появляться солдаты противника. Мы, замешкав с минометами, оказались как бы в окружении: поле уже простреливалось, и по нему нам не отойти. Нас спасал винтовочный и пулеметный огонь отошедших и закрепившихся наших рот. Неподалеку оказалась наша разбитая машина, в кузове — ящик с ручными гранатами. Мы быстро их разобрали и приготовились к обороне. Вскоре перед нами появился противник.
Был близкий и жестокий бой. Одна граната немецкого образца с длинной деревянной ручкой, брошенная с близкого расстояния, застряла в ветках дерева почти надо мной. Я не успел нырнуть в мою узкую, только что отрытую щель. Граната рванула, мне показалось, что по каске ударили бревном. Когда ее снимал, почувствовал резкую боль во лбу. Гранатами и стрельбой из автоматов нам удалось на некоторое время отогнать врага. Из 54 человек минометной роты и нескольких оказавшихся при отступлении солдат стрелковой роты осталось нас всего лишь девять, в той или иной степени раненых, но еще ходящих. И мы, оставшиеся, решили вырваться из окружения. Разделили гранаты по две-три каждому, по команде кинули в сторону немцев, хотя они уже не были так активны, и, оставив минометы, бросились бежать в сторону нашей пехоты. Вскоре она пошла в наступление, и мы, кто мог, остаток дня посвятили похоронам наших погибших товарищей.
В полковой санчасти и на последующих этапах лечения установили, что осколок пробил каску и тремя кусочками впился в лобную кость; один, торчавший, удалили в полковом госпитале; второй, воткнувшийся во внутреннюю стенку лобной кости, наполовину разрушенный антителами, извлек умелый хирург лишь недавно, 49 лет спустя — в апреле 1992 года. Он часто меня беспокоил, особенно в ненастную погоду (над ним кожа вздувалась подобно фурункулу). Интересно, что одно время он надолго затихал, а к началу последнего десятилетия прошлого века он вдруг пробудился и пришлось его удалять. На этом месте теперь небольшая впадина, хорошо вписавшаяся в лобную морщину. Тогда меня спрашивали, а не связано ли «пробуждение» осколка с телесеансами Кашпировского. Это меня насторожило: ведь у меня в голове есть еще и третий! А что если он тоже пойдет, да не в ту сторону, не наружу, а внутрь, к головному мозгу! Но все обошлось благополучно: как полагают хирурги (на основании рентгеновских снимков и других показателей), третий осколочек слишком близок к мозговой оболочке и трогать его опасно. К тому же он меня не тревожит. За такое время он мог быть разрушен антителами, что частично произошло со вторым осколком, который мне показал хирург. А сеансы Кашпировского я, на всякий случай, смотреть перестал.
