Я долго думал над причинами. Это, может быть, проблема в его избыточной плодовитости и разнообразии. А может быть, в том, что он поставил России самые точные и самые страшные диагнозы. Ведь его публицистику, которая сейчас объединена в замечательные книги «Грядущий хам» и «Больная Россия», её можно читать, как будто она вчера написана. «Свинья матушка», историческая вина русской интеллигенции, «Русская интеллигенция перед судом истории» [«Страшный суд над русской интеллигенцией»], статьи про «Вехи» ругательные, очень точные. Наверное, всё это заставляет Мережковского не любить. Он действительно сказал о русской жизни очень много обидных и предельно точных вещей. Ну, например, что у других реакция это действительно реакция — ответ на прогресс, а у нас реакция — это плоть и кость наши, и только в эпохи реакции мы по-настоящему счастливы и плодовиты. Всё это естественно, но есть ещё одно, что Мережковского делает таким здесь как-то нелюбимым и неприемлемым. Наверное, проблема в том, что Мережковский остро, как никто, чувствовал недостаточность христианства и необходимость его обновления. А это в России всегда традиционно встречается очень враждебно.
У Мережковского была своя совершенно чёткая историко-культурная схема: вот был Ветхий Завет — это правда закона, было Евангелие — это правда милосердия, а мы стоим на пороге Третьего Завета, и этим третьим Заветом будет, видимо, Завет с культурой; культура это высшая мудрость. И это как-то действительно несколько не по-русски, потому что вера Мережковского она какая-то уж слишком имморальная, слишком эстетическая, слишком важно для него — красиво или нет. И вот это, наверное, одна из причин, по которым «Леонардо да Винчи», его второй роман трилогии, оказался таким значимым в России, таким читаемым и таким нелюбимым.
Я скажу сейчас вещь довольно опасную, но, в общем, по-моему, точную. «Мастера и Маргариту» вообще бессмысленно читать, не прочитав сначала вот этот роман «Леонардо да Винчи», который имеет второе название «Воскресшие боги». Почему? Ну, во-первых, потому что довольно многое в «Мастере…» не то что бы прямо слизано оттуда, но, во всяком случае, весь ночной полёт Маргариты, конечно, восходит к четвёртой части «Леонардо да Винчи», к сцене замечательной полёта на шабаш. Но дело не только в этом! Ведь мессир Леонардо, или мастер Леонардо, или Учитель, как его очень часто называют в романе, это и есть реальный прототип Мастера, уж если на то пошло. Потому что это роман о роли художника в мире, и «Мастер и Маргарита» о том же самом. Просто это продолжение «Леонардо да Винчи» на новом историческом уровне. Вот об этом мы сейчас поговорим поподробней.
