Бунтари и воины. Очерки истории донского казачества | страница 7
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
С нами Бог и Екатерина!
ГЛАВА I
«Времен очаковских и покоренья Крыма…»
Однажды вьюжным московским утром зашел я в бывший дворец Разумовских, где ныне размещается Военно-исторический архив России, и засиделся в читальном зале до фиолетовых сумерек. Листаю толстенные фолианты с документами двухсотлетней давности. Мелькают знакомые фамилии фаворитов, государственных деятелей, военных. Не задерживаясь, переворачиваю пожелтевшие страницы. И вот — удача! Передо мною «всепокорнейший рапорт» Ивана Федоровича Платова на имя Григория Александровича Потемкина, написанный в 1775 году убористым почерком достаточно грамотного человека>{1}. Сердце заколотилось, в руках появилась дрожь: писал-то отец будущего «атамана-вихря». Эта находка и определила замысел и композицию предлагаемой читателю книги.
Вот о чем поведал мне неизвестный исследователям документ. Родился Иван Федорович в 1725 году в Черкасске. Отроком начал службу. Долго рыскал по Крымской степи и в Закубанской стороне, охраняя российские пределы от неожиданных набегов татар. Ходил в Остзейские губернии и в Грузию. Оставил за спиной Пруссию с лихими атаками под Кюстрином. За подвиги в Семилетней войне получил от Елизавет Петровны саблю.
В 1760 году Платов «послан был с самонужнейшими секретными делами» из армии в Петербург и там задержался. Вскоре столица оплакала красавицу Елизавету. Через несколько месяцев свезли в конец Невского и зарыли в могилу прибитого в Ропше ее племянника Петра III. А он все сидел на казачьем подворье и ожидал.
Дождался-таки своего часа есаул: после воцарения овдовевшей по собственному желанию Екатерины Алексеевны Иван Федорович был пожалован Золотой медалью и еще одной саблей. Как сумел герой Кюстрина проявить свою удаль на берегах Невы, если неприятель остался далеко на Одере? Похоже, что выполнявшиеся им в то лето тайные поручения были действительно важными — «самонужнейшими». Еще бы! В переворот втянулся Платов, проявил мужество и за то был отмечен.
Говорить о перевороте было не принято, тем более — писать в официальных бумагах. Платов позволил себе намекнуть Потемкину о своем участии в событиях, отошедших в прошлое. В его послужных списках, отложившихся в архиве атаманской канцелярии, о тех же чрезвычайно «секретных делах» говорится лишь как об «очень интересных», что было менее доступно для разумения чиновников войсковой администрации>{2}. Первая формула была явно рассчитана на адресата «всепокорнейшего рапорта», для которого не существовало закрытых страниц в истории воцарения Екатерины Алексеевны.