. Подобные же усилия, и даже в большем масштабе, предпринимал Поль Пуаре. В 1913 году он категорически заявил: «Я художник, а не портной»
>194. Кроме того, он давал своим моделям названия, например «Мадьяр» и «Византия», вместо номеров, как это делали раньше, очевидно, чтобы придать одежде дополнительное символическое значение.
Модельеры никогда не могли добиться признания в качестве полноценных художников, однако постоянно предпринимали такие попытки. Среди них наиболее заметная – увеличение количества «концептуальной одежды» в 80-х годах прошлого столетия. Любая широко распространенная тенденция должна изменяться в пределах традиционных границ между внешним и внутренним, как в том случае, когда Готье создал свой знаменитый корсет, который надевается поверх одежды, а Хельмут Ланг[53] изготовил платье, у которого подплечники были снаружи. Среди более сдержанных модификаций можно назвать сорочки Comme des Garçons с двумя воротами и пуговицами разных размеров, которые разрушили стереотип обычной рубашки. Было создано большое количество моделей одежды с наружными швами и пр., что можно сравнить с тенденциями в современном искусстве, заключающимися в демонстрации материалов, с которыми работает художник, например, когда на картинах отчетливо показаны карандашные штрихи. В 80-х годах прошлого века Рей Кавакубо начала создавать ткани с «ошибками», «саботируя» станки, которые эти ткани производили, а затем в течение нескольких дней данный текстиль подвергался воздействию погодных условии и ветра.
Многие модельеры используют стратегии, обычно сопоставимые скорее с современным искусством, чем с миром моды, когда создают одежду, более пригодную для демонстрации в галереях и музеях, а не для фактического использования. Выставки одежды Хусейна Чалаяна часто больше похожи на некие сооружения, а не на показы мод. В 1994 году Чалаян устроил выставку, на которой экспонируемую одежду сопровождал текст, объясняющий, каким образом она создавалась: ее сначала на несколько недель зарыли в землю, а потом достали и представили на подиуме. Он справедливо утверждал, что многие из его моделей больше подходят для музейных залов, чем для человеческого тела. Современные показы мод достаточно часто не соответствуют ожиданиям зрителей, как, например, было, когда Мартин Маржьела отказался от использования подиума и демонстрировал коллекцию в полной темноте при свете лишь нескольких зонтиков, которые держали «ассистенты» в белых фраках, или когда он ограничился демонстрацией одежды, изображенной на плакатах, которые держали слегка приукрашенные «модели». При удобном случае он решил не показывать одежду вообще. Он создавал одежду с распущенными нитями и наружными швами. Этикетки – важнейшие элементы любой полноценной модной одежды — он оформил как белые ярлыки, лишенные текста, которые (вероятно) были непрочно прикреплены, так чтобы их можно было легко удалить, не повредив подкладку. Весенне-летнюю коллекцию он создал для 74 размера – который велик для всех, кроме атлетов, – и тем самым подчеркнул стандартизацию тела, которая имеет место в области моды. Однако он настаивает на том, что мода является ремеслом, а не искусством
