Приговор военного суда был скор и краток…
Европа еще плохо знала Россию. Она видела на бульварах своих столиц помещичьих сынков, проматывающих деньги, скучающих барынь с приживалками, бородатых купцов, пришедших на судах с лесом и кожей. Европа читала о грубых жандармах, вороватых чиновниках, забитых крестьянах. Но с сороковых годов все резче и громче стал раздаваться голос другой России. Одни за другими становятся известными и вызывают удивление имена русских писателей, журналистов, офицеров. Сперва единицы, затем десятки, сотни, а потом и тысячи людей шли на верную гибель за свои убеждения, за счастье других людей.
Пораженный их нравственной красотой, добрый и честный американец Марк Твен впоследствии писал: «Какое величие души. Я думаю, только жестокий русский деспотизм мог породить таких людей. По доброй воле пойти на жизнь, полную мучений, и в конце концов на смерть только ради блага других – такого мученичества, я думаю, не знала ни одна страна, кроме России…»
Не только таможенники на границах и жандармы в городах бдительно следили, чтобы книги о справедливом обществе будущего не могли проникнуть в Россию.
Армия чиновников – от цензора до министра – вчитывалась в каждое слово статей и книг, по буквам разбирала каждую рукопись, просвечивая ее насквозь. Страшились идей социализма. Смертельно боялись революции. Когда в феврале 1848 года над Парижем грянула очередная революционная буря, императорский Петербург был ошеломлен. Как рассказывают современники, Николай Первый, получив депешу о свержении монархии Луи Филиппа, объявил на балу, прервав танцы: «Седлайте коней, господа! Во Франции объявлена республика».
Еще больше, чем республики, царская власть боялась идей социализма и коммунизма. Но идеи не знают границ… Как почтовые голуби, они летят и летят, минуя кордоны. Из страны в страну, от человека к человеку.
Идеи справедливости часто опережали свое время. Особенно в России, развитие которой было задержано на многие века изнурительной борьбой против нашествий из Азии. Развалины городов, тысячи погибших в русских княжествах, унизительный плен и чужеземное иго – вот какой ценой остановила Россия конницу азиатских завоевателей, рвавшуюся в Европу.
Уже многие века в университетах Оксфорда и Болоньи, Парижа и Праги гремели диспуты, читались лекции, любознательные школяры перерывали старинные библиотеки.
А в России, с опозданием на триста, а то и на пятьсот лет, великий Ломоносов основывал первый университет, да и то ломая и разрывая путы и рогатки, которые выдвигались попами, чиновниками, всей застойной стариной и высокомерными наемниками.
