Однако мужики не оробели, мигом сплотились, выставили навстречу тушинцам бердыши и рогатины. Выскочивший вперёд на своей лошадке Кузьма заиграл саблей, показывая готовность к отпору. Голенкин тут же схватился с ним.
Пока конники Голенкина путались меж возами, тесня мужиков, на выручку своим уже подоспели микулинцы. В лоб и сбоку они дружно ударили по тушинцам. Всё больше и больше подваливало из города всадников. Вымётываясь в поле, они кольцом охватывали голенкинские сотни.
Но, увлечённый жаркой сечей с упорным мужицким воителем, голова ничего этого не замечал. Он уже достал один раз смельчака, и войлочный тегиляй Кузьмы набухал густой кровью. Ещё немного, и с мужиком будет покончено. Внезапно налетевший Микулин тяжёлым ударом выбил Голенкина из седла и, оглянувшись, пронёсся мимо...
Рана у Кузьмы была неглубокой, зарастала быстро. Уже через седмицу он благодушно посиживал на лавке у ворот постоялого двора, лепя из глины свистульки для ребятни и переговариваясь с прохожими.
Нижегородцы прочно осели во Владимире, поджидая мешкотного Шереметева.
Яркой щетинкой проросла травка, загустели хляби, первая пыль взметнулась, над дорогами. Выздоравливающему Кузьме и двум десяткам сторожевых стрельцов и обозников при нём указано было доправить до Нижнего обоз с увечными и ранеными.
Ехали с большой опаской, оглядчиво, окружали ночлежные места с телегами, подолгу засиживались у костров, вместе дозоря.
Им редко кто встречался по дороге. Не попадалось ни вездесущих странников-богомольцев, ни отъезжих торговцев, ни работного и промыслового люда, ни мужиков-пахотников, ни даже кочующих цыган и нищих — всех разогнало разбойное тушинское лихо. Одни отважные нарочные со своими слугами да ямщики, которым сам чёрт не брат и которые то за наших, то за ваших, то за всех разом, свистя и гикая, проносились куда-то. Почти полное безлюдье, сплошные пустоши и бойко зарастающие бурьяном и сорным кустарником перелоги, мрачные пожарища — повсюду виделись заброшенность и сиротство. Лишь кое-где чернели узкие распаханные полоски.
— Впусте землица пропадает, — убивался Ерофей Подеев, то и дело подтыкая на телеге ряднину в головах двух сонливых раненых.
На краю одной возделанной десятинки, возле подводы с тугими мешками, к которой был привязан чалый мерин, лениво помахивающий хвостом, Кузьма спешился. Уже проскрипел его обоз мимо, а он всё стоял и расслабленно ждал, когда к нему приблизятся посевщики.
Ему нравилась всякая усердная добрая работа, и люди, не оставившие в такое суматошливое время своё поле без заботы, притягивали его.
